ЛЮБОВЬ И ОРУЖИЕ

Сабатини Рафаэль

— А откровенны ли вы со мной? Или скрываете за вашими намерениями что-то ещё?

— Друг мой, — ответил Гонзага, — дождитесь, пока поутру к стенам не приедет за ответом герольд Джан-Марии. Тогда вы вновь услышите условия, на которых вам сохранят жизнь. А до того ничего не предпринимайте. Но вот когда вам пообещают пытку и виселицу, полагаю, вы сами без труда определите, где искать спасения. Вы спрашиваете, чем я руководствуюсь, обращаясь к вам? Я уже всё сказал, и душа моя — открытая книга. Цель у меня простая — сохранить свою жизнь. По-моему, повод достаточно веский.

Ему

ответил презрительный смех, ибо трусов не любит никто.

— Куда как веский. Тогда завтра я и мои товарищи уйдём из Роккалеоне. Можете на нас рассчитывать.

— Но не верьте мне на слово. Дождитесь герольда. И действуйте, лишь услышав его условия.

— Будьте покойны.

— И нет нужды говорить твоим друзьям, что предложение это исходит от меня.

— Хорошо, я сохраню наш разговор в тайне, — вновь рассмеялся наёмник, вскинул алебарду на плечо и заходил по крепостной стене.

Гонзага же отправился спать. Неистовая радость охватывала его при мысли о том, что он сумел отомстить Валентине, и не было у него никакого желания видеться с ней в этот вечер.

Однако наутро, когда к стенам замка подскакал герольд, Гонзага стоял рядом с ней. А Франческо тем временем руководил шестёркой наёмников. Повинуясь его приказам, они с шумом и грохотом выкатывали пушки, четыре маленьких, ещё три калибром побольше, и расставляли их меж зубцов, рассчитывая произвести должное впечатление на герольда.

Командуя наёмниками, Франческо прислушивался к тому, что говорил герольд. Тот вновь повторил условия сдачи, прибавив, что в случае сопротивления после взятия замка все оставшиеся в живых защитники будут повешены. А закончил тем, что в безграничном своём милосердии Джан-Мария даёт им полчаса на раздумье, чтобы принять решение. Если по истечении этого срока ворота не откроются, он начнёт бомбардировку. В послании своём Джан-Мария слово в слово повторил то, что предложил ему Гонзага во втором письме, посланном, как и первое, арбалетной стрелой.

Ответил ему Франческо. Он как раз присел у одного из орудий, чтобы убедиться, что оно наведено на цель, громко похвалил наёмников, после чего подошёл к Валентино и обратился к герольду, не заметив, что его люди скоренько скатились со стены во двор.

— Передайте его высочеству герцогу Баббьяно, что он напоминает мальчика из сказки, который слишком часто кричал: «Волк! Волк!» Скажите ему, мессер, что гарнизон не боится его угроз, равно как не интересуется и его обещаниями. Если он действительно намерен подвергнуть замок бомбардировке, в добрый час. Мы готовы ответить огнём на огонь. Может, он не знал, что у нас есть пушки, но вот они, перед вами. Они наведены на лагерь и после первого выстрела в нашу сторону сметут его с лица земли. Предупредите его, что рука у нас не дрогнет. Мы не сторонники кровопролития, но, если он первым применит артиллерию, пусть пеняет только на себя. Передайте ему наш ответ и попросите более не беспокоить нас пустыми угрозами.

Герольд поклонился и отбыл в изумлении. Поразила его не только решимость защитников Роккалеоне, но и наличие у них пушек. Естественно, он и предположить не мог,

что пушки не заряжены, ибо пороха в замке нет. Не догадался об этом и Джан-Мария, у которого слова Франческо вызвали ярость, смешанную с разочарованием, ибо он очень надеялся на бунт наёмников, обещанный ему Гонзагой.

После того как герольд ускакал под громкий смех Фортемани, стоявшего за спиной графа, Валентина с сияющими глазами повернулась к Франческо.

— О, что бы я без вас делала, мессер Франческо! — её переполняло восхищение. — Я прямо дрожу при мысли о том, как бы всё повернулось, не будь вас рядом, — она не заметила злобной улыбки, мелькнувшей на лице Гонзаги. — А где вы раздобыли порох? — вопрос задавался искренне, ибо она так и не поняла, что пушки — всего лишь бутафория.

Фортемани рассмеялся, Франческо улыбнулся.

— Пороха я не нашёл. Мои угрозы, — он обвёл рукой грозную батарею, — ничем не подкреплены, как и угрозы Джан-Марии. Однако, полагаю, на него они произведут должное впечатление. И уж заверяю вас, мадонна, сейчас он не решится на бомбардировку, если у него и вообще были такие намерения. Так что мы можем спуститься вниз и отпраздновать нашу первую победу.

— Пушки не заряжены? — ахнула Валентина. — Но вы говорили так смело, держались столь уверенно!

И лицо девушки осветилось улыбкой, а нахлынувшая на неё при появлении герольда тревога растаяла, как утренняя дымка.

— Ну наконец-то! — воскликнул Франческо. — Вы опять улыбаетесь, мадонна. И правда, никаких поводов для грусти нет. Не пойти ли нам подкрепиться. После утренних трудов я голоден, как волк.

Она повернулась, чтобы вместе с ним сойти со стены, но тут к ним подбежал запыхавшийся Пеппе.

— Мадонна! — выдохнул он. — Мессер Франческо! Наёмники… Каппоччо… Он подбивает их к мятежу.

И пока он рассказывал о том, что происходило внизу, веселье исчезло из глаз Валентины, а лицо её стало мертвенно-бледным. Сильная, смелая, она оказалась неготовой к столь резкой перемене — от победы к возможному поражению.

— Вам дурно, мадонна. Держитесь за меня.

Валентина увидела протянутую руку Гонзаги, ухватилась за неё. А рядом громко выругался Франческо.

— Пеппе, живо в арсенал. Притащи мне двуручный меч. Выбери самый большой. Эрколе, вы пойдёте со мной. Гонзага… нет, вы лучше останьтесь здесь. Присмотрите за монной Валентиной.

И лишь после этого подошёл к краю крепостной стены, чтобы взглянуть во двор, где Каппоччо всё ещё что-то втолковывал наёмникам. При виде Франческо крики их взлетели к небу. Более всего они напоминали свору собак, заметивших добычу.

— К воротам! — вопили они. — Опускаем мост! Мы принимаем условия Джан-Марии. Не желаем умирать, словно крысы.

— Клянусь Богом, так вы и подохнете! — взревел Франческо. Нетерпеливо повернул голову. — Пеппе! Принесёшь ты меч или нет!

Но шут уже спешил к нему, сгибаясь под тяжестью огромного двуручного меча, длиной в добрых шесть футов. Франческо выхватил у него меч, а затем наклонился и прошептал Пеппе на ухо короткий приказ. Гонзаге удалось расслышать лишь последние слова.