Любовь и прочие яды
Шрифт:
Ректор удивленно моргнул. Помолчал. Произвел какой-то мыслительный процесс, судя по задумчивому взгляду. А потом сделал вывод, которого лично я от него ну никак не ожидала!
– И ты теперь беременна? – спросил ректор.
Тут уже не выдержал Винсент:
– Да какого вы обо мне мнения?!
– Раз ты еще жив – хорошего, – «успокоил» его ректор.
Происходящее было возмутительно! Аристократка в моем лице вопила, что нужно спешно найти ту языкастую сволочь и оттяпать ей язык за эти унизительные сплетни!
– Моя интимная жизнь вас обоих вообще не касается. Мы здесь потому, что в стенах академии одна больная на голову девица решила удачно выйти замуж самыми грязными методами!
– Так, – вздохнул ректор и потер глаза.
В дверь постучали. Игриво так, но оч-чень настойчиво. Кажется, в этот момент Грогону захотелось взвыть то ли от безысходности, то ли от большой любви к своей работе.
– Дорогая, у нас гости! – громко предупредил ректор, прежде чем идти открывать.
Я впилась взглядом в медленно открывающуюся дверь, за которой стояла…
Леди Грогон.
Она стояла, активно кутаясь в плащ с головы до ног, и тоже не излучала восторга по поводу нашего визита. Кажется, мы с Винсентом нарушили вечер укрепления семейных отношений. Парень, видимо, подумал о том же, а потому неуверенно предположил:
– Ну-у-у, мы, пожалуй, лучше зайдем завтра.
Сцапал меня за локоток и попытался просочиться на выход мимо четы Грогонов со мной в обнимку.
– Стоять! – рявкнул ректор.
Все замерли, а леди Грогон вздохнула:
– А я предлагала снять апартаменты. Но нет, куда ж ты от своих птенчиков!
И прошла мимо нас с видом недовольным, какой бывает у женщины, вынужденно отложившей грандиозный скандал.
– Идем, – мрачно проговорил ректор, хватая с вешалки куртку.
– Куда? – осторожно поинтересовалась я, рефлекторно прижимаясь к Винсенту.
– В мой кабинет. Будете излагать события последовательно и развернуто.
Я была не против. Особенно, учитывая такую ободряющую руку Винсента на моей талии, которую парень почему-то опять не стал убирать.
В кабинете у ректора я имела счастье находиться всего один раз – когда заявилась поступать в академию. Тогда я была взбудоражена побегом, немного опьянена собственной смелостью и все свое внимание сосредоточила на лорде Грогоне. Мне пришлось приложить немало обаяния, воспитания и, чего уж скрывать, отчаяния, чтобы уговорить взять меня в адептки. Так что по сторонам смотреть было некогда, а потому сейчас я с любопытством вертела головой, рассматривая обстановку.
Кабинет был просторный, немного мрачноватый на мой вкус, но удивительно уютный. Стены и стеллажи не давили на тебя, массивная мебель не казалась громоздкой, а огромный ректорский стол, заваленный бумагами, лишь дополнял рабочую атмосферу. Здесь решали вопросы, а не изображали
Грогон тяжело опустился в свое кресло и кивнул нам с Винсентом на гостевые.
– Я вас слушаю.
Поскольку я в этот момент рассматривала полки с черепами каких-то мелких грызунов, слово взял Винсент. Очень сжато, по-военному сухо и коротко он последовательно изложил все события, наши действия и их результаты, а также выводы, что мы сделали относительно Келлер.
Собственно, мне казалось, что на этом описание событий можно было завершить и перейти к вопросам более практичным: например, как угомонить одну ну очень ярую поклонницу Руэда?
Но нет, лорд-ректор решил задать парочку уточняющих вопросов. А потом еще парочку. И еще парочку. И обращался он хаотично то к Винсенту, то ко мне. Это было похоже на перекрестный допрос и очную ставку в одном флаконе.
Опрашивал нас ректор долго. Очень долго. Я бы даже сказала, не опрашивал, а терзал, выпытывая все мучительные подробности последних дней. Чувствовалась в этом некоторая месть – мы ему испортили вечер, а он нам испортит ночь. И даже кусочек утра – потому что Винсент, кинув короткий взгляд на часы, заметил:
– Лорд Грогон, скоро пары начнутся.
Грогон тоже посмотрел на часы и, немного помедлив, произнес:
– Ну, хорошо. Винсент, ты сказал, что бутылка осталась?
– Все верно.
– Идем, передашь ее мне, – лорд-ректор поднялся.
– А я? – растерянно спросила я.
Не то чтобы мне хотелось идти в мужское общежитие, но, во-первых, хуже моей репутации уже точно не будет, а во-вторых, надо же проконтролировать этих мужчин!
Но Грогон заявил тоном, не терпящих возражений:
– А ты, Лагерра, иди к себе в комнату и постарайся больше ни во что не вляпаться, иначе…
Под этим многозначительным «иначе» таилось многое! И «вызову братьев», и «расскажу отцу», и, совсем уж жестокое, «отправлю домой». В общем, пришлось отправляться к себе.
Удивительно, но по пути мне никто даже не попался. Все же утро было слишком раннее, чтобы мне не посчастливилось наткнуться на соседок по этажу, перед которыми пришлось бы отчаянно доказывать свое целомудрие. Ну или хотя бы отстаивать границы личного пространства.
Так что входила я в свою комнату немного даже разочарованная отсутствием оппонентов. Но как вошла, так и застыла на пороге. Потому что вся, буквально вся комната была уставлена цветами, конфетами, какими-то бутылочками и баночками со всякой милой женскому сердцу косметической ерундой. В запертом помещении так тяжело пахло сладкими цветами и шоколадом, что меня даже немного замутило.
Я оглядела помещение в надежде обнаружить хоть какой намек на отправителя. Вариантов, прямо скажем, было негусто, говоря по правде, всего один вариант, и он мне конкретно так не нравился.