Любовь и смерть Геночки Сайнова

Лебедев Andrew

Кирилл рванулся вслед.

– Инна! Инна, постой, это я, – крикнул он по-русски.

Сразу четыре крепких руки схватили его.

Его буквально вынесли…

В противоположную сторону от той, куда он стремился.

Его вынесли до дверей черного хода, откуда поварята выносят отходы кухонного производства.

Вынесли и выкинули. …

Любовная история должна заканчиваться свадебным пиром.

Только вот мудрые сказочники не развивали эту тему далее, понимая, что рутина семейной жизни погубит самый изысканный романтический пафос любого самого замечательного

романа..

Не убей Шекспир своих Ромео с Джульеттой до… – то как бы тоскливо было читать вторую часть, где после… и какой тоской отозвались бы в читательских сердцах сведения о их первых семейных ссорах, почерпнутые из тех глав, которые обычно подменяются мудрыми сказочниками одной лишь фразой – одним устойчивым словосочетанием – и жили они долго и померли в один день…

Но Права Рита Митцуоко – Les histoires d amour finissent mal А рыцарь?

Именно в рыцарском отношении к предмету любви заключено единственно правильное к ней и к нему…

Все остальное – не у благородных.

У не благородных – это не любовь.

Все что угодно – танцы, обжиманцы, дискотеки, вечеринки, быстрые перепихи… Но не любовь…

И только заколдованный рыцарь может не придти на помощь любимой – у него только одно оправдание.

Колдовство.

А женщина?

Женщина из не благородных – никому не нужна – ни дракону, ни злодею.

Потому что для остроты восприятия пресыщенному злодею важен контраст.

Именно благородная дама, а лучше – порфирогенетная принцесса – будет прикована голой к скале.

Именно тогда – самый смак в контрасте латентной гиперсексуальности.

А временная беспомощность рыцаря…

Этот момент создает нюанс сладкой дрожи ожидания.

А?

….

Вот и Кирилл не пришел на помощь к прикованной таинственным злодеем даме. Своей даме.

Не смог.

Сил не хватило.

Oncle Albert

Дядя Альберт жил в Америке.

Раз в год он присылал им с мамой посылку.

И каждый год Инна ждала этого дня, когда они пойдут с мамой на Почтамптскую улицу и мама будет там долго заполнять какие то бланки, стоять в двух скучных очередях, все время опасаясь угодить под обеденный перерыв. Инна ждала этого дня, словно большого праздника.

На ее шестнадцать лет дядя Альберт прислал ей кожаные джинсы.

Инна училась тогда в музыкальном училище имени Римского-Корсакова.

Она помнила тот весенний день, когда мама позволила ей пойти в училище в обновке.

Ах, как она радовалась тогда восторгам подружек и восхищенным взглядам мальчишек – старшекурсников… И Володя Ривкин – тоже, как и она скрипач, занимавшийся в классе у Галины Александровны Малиновской – Остенбах, тот тоже вдруг заметил ее.

И трудно с уверенностью сказать – то ли попка у нее уже тогда достаточно округлилась к ее полным шестнадцати годочкам, то ли редкие в ту пору кожаные джинсики привлекли Володин взгляд. Но изо всех замеченных ею мальчишечьих глансов, она более всего оценила его – Володин.

Ривкин был звездой их

училища.

Ему прочили великое будущее.

Галина Александровна Малиновская – Остенбах говорила тогда, что Володя – это Рихтер и Спиваков в одном флаконе.

Но в шестнадцать лет – все они, учащиеся музыкального училища имени Римского – Корсакова, все они уверенно полагали, что непременно выбьются в звезды и вопрос только в везении – повезет станешь новым Иегуди Менухиным… А кто в шестнадцать лет не верил в свое счастливое будущее?

Поэтому, пророчества преподавателей насчет неминуемой Володиной славы скрипача менее волновали Иннино сердечко, чем его жесткие черные кудри, чем его длинные тонкие пальцы, чем его черные, слегка навыкате глаза, чем, наконец, его стройная тонкая фигура с выдающейся попкой…

Тогда, солнечным апрельским деньком, он подловил ее на выходе из училища.

Взял ее скрипичный футляр, и они пошли пешком к Никольскому собору, потом по Садовой к Невскому… И так незаметно, за разговорами, прошли и Сенную площадь, и Апраксин двор, и Гостиный…

На Невском зашли в Лягушатник…

Володя угощал мороженым и черным-пречерным кофе.

Они болтали обо всем.

О грядущих гастролях по всему миру.

О тиражах компакт-дисков, о контрактах с лучшими мировыми филармониями и оркестрами.

Володя тогда уже все знал про себя.

Он будет гражданином мира.

Он будет играть в Лондоне и Нью-Йорке.

Он будет записываться в Париже и Берлине.

У него будут дома в Испании и Швейцарии.

И он пригласит туда ее – Инну Гармаш.

Свою сокурсницу по музыкальному училищу имени Римского – Корсакова.

Он хвастал.

А ей нравилось слушать его хвастовство. …

Когда она узнала, что у нее рак…

И когда они с мамой уже успели перегореть в первых эмоциональных штормах, сменившихся потом гнетущими муссонами тоски, мама вспомнила про американского дядю.

Не взирая на заведенные в доме правила экономии – они ему позвонили.

Дядя Альберт пообещал что-нибудь придумать.

Прошло несколько недель.

И дядя придумал. …

– Инна, через пол -года у тебя уже может не быть твоей красоты… Так почему бы не заработать на ней, на красоте, на ее же – красоты спасение?

Логика дяди Альберта на первый взгляд выглядела совершенно безупречной.

И самое главное, Инна вдруг поняла, что детство кончается тогда, когда уходит бесконечная вера в то, что мама может спасти от любой беды. Что детство кончается тогда, когда взамен этой веры приходит ответственность за собственную жизнь…

Она поняла.

И вдруг сразу стала взрослой.

Она поняла, что добрый дядя Альберт никогда не продаст своего дома, дабы оплатить племяннице ее лечение в онкологической клинике профессора Розенталя…

Она поняла, что жизнь – жесткая и порой безжалостная штука.

Она поняла, что кому-то порой выпадает горький жребий.

И этот жребий надо воспринимать как испытание.

Кто-то там наверху смотрит, а как она выкрутится? А как она выживет в этой ситуации?

Не пустится ли во все тяжкие?