Любовь и Смерть. Убийство Курта Кобэйна

Гальперин Йэн

Сирс действительно рекомендует одно связанное с Куртом место в Абердине, который мы, возможно, захотели бы посетить, но даже это уважение, кажется, рассматривалось со своего рода обиженным замешательством. Несколькими годами ранее местная водительница грузовика Рэнди Хаббард, ставшая скульптором, создала 600-футовую бетонную статую Кобэйна в натуральную величину в гараже магазина глушителей своего мужа. «Я думаю, что во всех нас есть частица Курта Кобэйна, — объясняет Хаббард, которая была знакома с Куртом, когда их семьи жили в Абердине в квартале друг от друга. — Когда мы познакомились, он был таким маленьким. По словам Курта, жители Абердина не любили изменений или культуры. Я хотела поместить что-нибудь на въезде в город, чтобы

показать миру, что некоторые из нас любили Курта».

Сперва абердинский муниципалитет одобрил её предложение установить памятник в парке у восточного въезда в город. Но потом от местных жителей начали поступать гневные письма и звонки, и члены городского муниципалитета быстро пошли на попятный. Местный президент торговой палаты подвел итог общему настроению: «Многие заслуживают почёта. [Но] есть разница между тем, кто известен, и тем, кто имеет дурную репутацию».

Сегодня памятник запрятан среди автомобильных деталей и засаленных тряпок. Это и к лучшему; Курт бы этого никогда не одобрил. Он не хотел иметь никакого отношения к Абердину или его жителям, что ясно дал понять его товарищ по группе Крист Новоселич, когда он публично угрожал разбить статую на части, если её когда-нибудь торжественно откроют. «Если кто-нибудь воздвигнет Курту памятник, я его сброшу», — сказал Новоселич в 1994 году. — Он бы этого не хотел. Это — не то, чем собирался стать Курт». (Несколько лет спустя Хаббард создала первую скульптуру — памятник пожарному — которую установили в Граунд Зиро — эпицентре взрыва 11 сентября).

Но если город был не в состоянии гордиться своим самым известным сыном, кажется, что каждый здесь как-то связан с Кобэйном и очень хочет поговорить об этом, что мы обнаружили, когда портье нашей гостиницы сказала нам, что ходила вместе с Куртом в детский сад».

«Он был тихим парнем, — вспоминает Бобби Фаулер. — Дети имели обыкновение дразнить его, потому что он был из бедной семьи. У него не было тех вещей, которые были у других детей. Он боролся со своей мамой — это было общеизвестно. Она плохо с ним обращалась. У семьи Курта было не так много денег». Это не совсем согласовывается с описанием Курта, которое приводит его официальный биограф, Майкл Азеррад, в 1993 году. «Я был чрезвычайно счастливым ребенком, — вспоминал он. — Я постоянно вопил и пел. Я не знал, когда угомониться. Меня в итоге били дети, потому что когда я хотел играть, я становился таким возбуждённым. Я очень серьёзно воспринимал игру. Я был просто очень счастлив».

С раннего возраста у Курта был воображаемый друг по имени Бодда, с которым он познакомил свою семью, и для которого он потом выделил специальное место за столом. Когда пятилетний Курт был задержан абердинской полицией как главный подозреваемый в истязаниях соседской кошки, вина была возложена на Бодду. Но если не считать краткого периода пребывания на риталине для контроля его гиперактивности — состояния, которое должно было постепенно естественным образом сходить на нет, когда его родители ограничили употребление им сахара — по мнению большинства Курт был типичным маленьким мальчиком.

Говорят, что ключ к объяснению того, что привело его счастливое детство к внезапному крушению, можно найти на стене в его доме на Ист-1-стрит — куда наши новые друзья отвезли нас, где мы сделали первую остановку в нашем Кобэйн-туре по Абердину. Здесь юный Курт будто бы нацарапал на стене своей спальни: «Мама плохая, папа плохой, вот почему я несчастный такой» после того, как отношения его родителей начали портиться, и он слышал, как они почти постоянно дрались. История, впоследствии много раз рассказанная его матерью, возможно, недостоверна, но её постоянно повторяют летописцы, пытающиеся объяснить его путь к самоубийству, каждый из которых прослеживает его путь по наклонной с развода его родителей в 1975 году, когда Курту было восемь лет. Это первое из длинной вереницы клише, которые монотонно повторяются, почти как

мантра, теми, кто ищет подходящие ответы на вопрос, что же привело его к такому концу.

«Конечно, развод его родителей подействовал на Курта, — говорит его дедушка. — На какого ребёнка не повлияет то, что его родители расходятся? Но я думаю, что иначе немного позже не произошло бы настоящего удара, в котором, как я предполагаю, был виноват этот развод».

Как почти все те, с кем мы говорили в Абердине, Лиланд нарисовал неприятную картину отношений Курта со своей матерью. «Она действительно была к нему равнодушна, пока он не стал известным. Она не хотела иметь с ним дела. Возможно, она не могла справиться с ним или что-то в этом роде, хотя с ним не возникало особых проблем».

Когда Дон, наконец, уехал из дома вскоре после того, как Курту исполнилось девять лет, Венди пригласила к себе жить своего нового приятеля, человека, которого Курт позже опишет как «мерзкого, громадного избивателя жены». Осознав себя в роли отца, приятель матери зачастую устраивал Курту порку за малейшую провинность. Отказ его матери от опеки над ним стал причиной ухода мальчика в свой собственный маленький мир. Венди позже признавала, что этот человек был «чокнутым — параноидальным шизофреником». По предложению своего нового приятеля она вскоре позволила Курту уйти жить к своему отцу, который снимал маленький домик неподалёку от Лиланда и Айрис в Монтесано.

Хотя Лиланд сурово отзывается о том, как его невестка обращалась с Куртом, он не жалеет обвинений и для собственного сына. Сначала, вспоминает он, Курт был крайне счастлив, живя с Доном. «Они обычно ходили на рыбалку, и всё время проводили вместе. Они делали всё то, чем обычно занимаются отец и сын. Курту было хорошо. Не думаю, что я — единственный, кто заметил, что он был в восторге от того, что ушёл от матери. И я думаю, что Курт никогда в жизни не был так счастлив, как тогда».

Вскоре это изменилось, когда Дон встретил женщину с двумя детьми и женился на ней. Новая мачеха Курта делала всё, что могла, чтобы заслужить его любовь. Но проблема была не в ней.

«Я сразу же заметил одну вещь после того, как Донни женился на этой женщине — он относился к Курту иначе, чем к её детям, — говорит Лиланд. — Они могли делать всё, что угодно, но их не наказывали, но если Курт делал что-то не так, ему по полной попадало от отца. Донни никогда не хотел разводиться с Венди, и я думаю, что он боялся, что его новая тоже бросит его, и поэтому он лез из кожи вон, чтобы угодить ей. У неё были сын и дочь, и если на столе лежало яблоко, один из её детей мог взять яблоко, откусить от него кусок и положить его обратно на стол, но если бы это сделал Курт, Донни отвесил бы ему затрещину или что-то в этом роде. Я говорил Донни: «Ты потеряешь своего мальчика». Я сказал: «Чёрт возьми, ты должен обращаться с ним так же, как и с её детьми», но он возразил: «Что за бред — я не обращаюсь с ним по-другому». Я знаю, что Курт обижался на это, и я думаю, именно тогда действительно появилось множество проблем».

Когда Курт был юным, дети в Абердине и Монтесано обычно делились на три категории — качки, рокеры и «неудачники». Курт находился где-то посередине между двумя последними. Сейчас, объясняют наши молодые компаньоны, всё так же есть три отдельные группы, только квалификации теперь другие: ты или «скричер» (тот, кто курит траву), или «твикер» (тот, кто употребляет кокаин), или «джанки» (тот, кто употребляет героин или крэк).

Мы понимаем, что Донни Коллиер — несомненно, «скричер», когда первое, о чём он спрашивает нас, это есть ли у нас «хорошая канадская травка». Наши новые друзья привезли нас на встречу с Коллиером в его маленький домик в Северном Абердине, потому что он предположительно был «очень близким другом Курта». Вскоре становится ясно, что Курт был другом не столько Коллиера, сколько его дяди Дэйла Кровера, члена местной группы «Melvins», впоследствии ударника «Нирваны».