Любовь и ярость
Шрифт:
Шарлин окаменела.
– Нет, мама, – очень тихо, но твердо сказала она, – я ни за что не поеду в Филадельфию.
– Тебе прикажет отец.
– Я не поеду.
Джульетт ударила дочь по щеке.
– Он силой заставит тебя сесть в поезд, если потребуется.
И мне кажется, что тебе лучше одуматься, не то отец не посмотрит на то, что ты взрослая, и высечет тебя так, что ты и сесть не сможешь!
И в этот момент Шарлин окончательно поняла, что ее не оставят в покое, а она не позволит, чтобы ее считали парией из-за того, что с ней случилось. Машинально
Она направилась к дверям.
Мать решительно встала перед ней:
– И куда ты собираешься идти? Ты не можешь сейчас выйти из дома!
Отстранив ее, Шарлин шагнула к выходу:
– Так нужно, мама. Я иду в банк поговорить с отцом.
Хочу заставить его понять, что то, что случилось со мной, – еще не конец света. Все образуется.
– Ничего из этого не выйдет, поверь мне. Ты разбила его сердце, доченька. И мое тоже. Ты испачкала грязью доброе имя нашей семьи и…
Шарлин выбежала из комнаты, с силой хлопнув дверью перед носом матери. Задыхаясь, сбежала по лестнице к выходу и помчалась по дороге, которая вела в город.
Не прошло и минуты, как она лицом к лицу столкнулась с миссис Уилкинс, и та, возмущенно фыркнув, немедленно повернулась к ней спиной. Заметив презрение на лице почтенной матроны, девушка вспыхнула и почувствовала, как в горле появился горький комок.
Вскоре она увидела еще двух дам, которых хорошо знала с самого детства. Миссис Марта Гибсон и миссис Элли Мортбейн слыли ревностными прихожанками, и их весьма уважали в городе. Обе посмотрели сквозь Шарлин, как будто ее и не было. Всю дорогу до банка девушка чувствовала на себе презрительные или негодующие взгляды, которые, казалось, как удары кнута, оставляли рубцы на ее теле.
Сможет ли она дальше жить в этой атмосфере всеобщего презрения, в отчаянии подумала она. Похоже, мать оказалась права. Никому она теперь не нужна. Сможет ли она прожить в этом городе всю свою жизнь, отвергнутая и опозоренная? Больше того, теперь она станет для всех «этой девицей Боуден».
Как же она могла так поступить с родителями, с раскаянием подумала Шарлин, и снова слезы заструились по лицу.
Девушка спешила к отцу. Нет, они не переживут этого. Может быть, они правы и ей действительно лучше уехать из города?
Сплетни утихнут быстрее в ее отсутствие. Но жить с тетей Порцией?! Все время видеть эту ужасную кислую гримасу на сморщенной физиономии? Мрачный, угрюмый особняк, в котором жила тетя Шарлин, больше всего напоминал чистилище, в котором обречены томиться бедные души. Тетя Порция никогда не улыбалась и говорила только о злых силах, что на каждом шагу подстерегают человека в этом мире.
Шарлин застыла в задумчивости посреди улицы, не обращая внимания, что стоит по щиколотку в холодной грязной луже.
Погрузившись в безрадостные мысли, она и не почувствовала, как промокли тонкие подошвы туфелек и закоченели ноги.
Устало прикрыв воспаленные глаза, Шарлин впервые без Горечи подумала о Колте. На самом
Шарлин жалко улыбнулась. Джон Тревис Колтрейн был вылитый отец. Он, похоже, никогда не остепенится. Все в Силвер-Бьют знали о страсти старшего Колтрейна к путешествиям и опасным приключениям, которые будоражат кровь. И не было в городе человека, который не превозносил бы мужество и терпение его жены.
Однажды Шарлин тоже призналась Китти, что восхищается ее умением прекрасно ладить с таким человеком, как Тревис. Она никогда не сможет забыть удивленного выражения, появившегося на прекрасном лице миссис Колтрейн, когда она мягко сказала:
– Для этого совсем не требуется какой-то особый талант, Шарлин. Все, что нужно, – это любовь; нужно просто принимать любимого таким, какой он есть, вот и все.
И теперь Шарлин поняла, но, к сожалению, слишком поздно, что тоже могла бы принимать Колта таким, каким он был от природы. Она сама все испортила своей проклятой навязчивостью и упрямством. Если бы у них было немножко больше времени, если бы она сильнее любила его, может быть, ей и посчастливилось бы стать той женщиной, на которой Колт захотел бы жениться. А теперь он ненавидит ее из-за этого скандала, тем более что все случилось по ее вине. Хотя, конечно, он мужчина, а значит, на нем это не отразится так ужасно, как на ней. Люди почему-то всегда снисходительнее к мужчине, который еще не перебесился, чем к оступившейся девушке. Если женщина следует своим желаниям, ее считают падшей и обливают грязью. А о нем, самое большее, добродушно посудачат.
«Ну что ж, что толку плакать, раз все равно ничего уже не поправишь», – устало подумала она.
Шарлин постаралась взять себя в руки, вовремя очнувшись от задумчивости, – еще секунда, и она наступила бы в очередную лужу.
Отец, конечно же, в ярости, но он поможет ей, потому что души не чает в дочери. Она поговорит с ним, скажет, как она раскаивается, пообещает сделать все, что он от нее потребует, чтобы хоть как-то искупить свою вину. Но он не должен отсылать ее в Филадельфию, что угодно, только не это.
Может быть, с Колтом тоже стоит поговорить? Если она признает, что несчастное происшествие – целиком и полностью ее вина, что он никогда не заманивал ее к себе, наоборот, старался заставить ее уйти, может, тогда он не будет держать на нее зла? Шарлин знала, что не перенесет его презрения.
Повесив голову, она нерешительно направилась к банку.
Не будь Шарлин так погружена в собственное горе, она заметила бы забрызганное грязью платье, насквозь промокшие туфельки и ледяной дождь, который хлестал ей в лицо и превратил улицы Силвер-Бьют в непроходимое болото.