Любовь и ярость

Хэган Патриция

Задыхаясь от охватившего его бешенства, Гевин ринулся в сторону погреба. Здесь, в слабом свете лампы, он увидел обоих охранников, которые мирно что-то обсуждали, прислонившись к деревянному косяку. Эл ковырял в зубах кончиком ножа.

– Олухи несчастные! – рявкнул взбешенный Гевин. – Как вы думаете, для чего вас сюда поставили – для болтовни?!

Где графиня?!

Испуганные охранники, обменявшись растерянными взглядами, вытянулись в струнку. Они уже достаточно наслушались рассказов об отвратительном норове хозяина и не имели ни малейшего желания

убедиться в этом на собственном опыте.

Эл первый решился заговорить:

– Мы ни о чем не просили, поверьте! Она сама принесла нам поднос с едой и сказала, что мы можем отлучиться поесть.

– Ведь ничего же не случилось, – поддержал его Лем, – нас и не было всего-то минут пятнадцать, не больше.

Гевин чуть не лопнул от бешенства. Что еще задумала Элейн?! Он знал, что в последнее время она частенько злилась на него – и из-за Делии, и из-за того, что он решил отправиться в Грецию без нее. Он пытался кое-как успокоить ее, даже промолчал, когда она, никого не спросив, отослала Шарля в сиротский приют.

Он пристально посмотрел на узкую деревянную дверь, ведущую в погреб. Бриана! Элейн ненавидела ее почти так же сильно, как Делию.

– Открывайте! – рявкнул он, и охранники кинулись к двери.

Гевину совсем не улыбалось спускаться вниз по ветхой лестнице, да еще в кромешной тьме, но фонаря не было под рукой, а идти за ним не хотелось. Вскоре он наткнулся на что-то твердое. Наклонившись и пошарив на полу, он поднял лампу, но, к сожалению, она не горела. Отшвырнув в сторону эту теперь бесполезную вещь, Гевин вдруг почему-то почувствовал странную тревогу и бросился вперед.

– Поторопитесь, – крикнул он через плечо Лему и Элу.

Они стали быстро спускаться по ступенькам, и Гевин услышал в темноте приглушенные крики и стоны.

Ощупью найдя на полу беспомощно извивающееся женское тело, он дотронулся до ее лица, нащупал шарф, которым был завязан рот и, еще не сняв его, понял, что перед ним охваченная бешенством Элейн.

Она закашлялась и с трудом прохрипела:

– Колт! Он увел Бриану!

Дикий вопль Гевина гулко раскатился в кромешной тьме погреба, словно вой тысячи демонов ночи.

Он вихрем побежал к лестнице.

– Не оставляй меня! – завизжала Элейн. – Не бросай меня одну, Гевин, пожалуйста!

Но Гевин уже не слышал ее криков, он карабкался вверх по выщербленным ступенькам, а за ним следовали его охранники.

С трудом переводят дыхание, он бросил им:

– Разыщите всех остальных и скажите, чтобы как можно быстрее собирались в конюшне и ждали Холлистера. Он скажет, что делать дальше.

– Хозяин, – робко напомнил Эл, – Холлистер не вылезает из своей берлоги – с тех самых пор, как его ободрала эта дикая кошка!

– Не ваше дело! – взревел Гевин. – Поторапливайтесь!

Он бегом кинулся к маленькому коттеджу, где раньше жила Бриана. Сейчас его занимал Холлистер. Но на полдороге Гевин передумал и свернул к замку. Сначала надо было позаботиться о том, чтобы потихоньку спровадить ничего не подозревавших гостей. Как он сейчас жалел, что пришлось

устроить этот злосчастный прием, а ведь когда-то казалось, что это единственный способ дать понять, что их дела наконец поправились и семья выбралась из нищеты.

Гевин подозвал Эла и потихоньку велел ему вернуться в погреб и, освободив Элейн, как можно быстрее проводить ее на кухню.

Через пару минут он уже вернулся к гостям и обворожительно улыбался, сетуя на нелепую случайность, из-за которой задерживался ужин. Слава Богу, к этому времени все уже достаточно выпили, чтобы обращать внимание на такие мелочи, как запаздывающий ужин или внезапное исчезновение хозяев, поэтому Гевин снова заглянул на кухню и с радостью обнаружил там Элейн. Схватив за плечи перепуганную графиню, Гевин затащил ее в пустую комнату. Она была в таком состоянии, что ему ничего не стоило вытянуть из нее всю историю освобождения Брианы. Элейн захлебывалась рыданиями, каялась в том, что завлекла в ловушку охранников, просила прощения, уверяла, что во всем виноват Колтрейн. Это он схватил ее и, угрожая перерезать горло, если она попытается позвать на помощь, заставил показать, где находится Бриана. В погребе он сбил ее с ног и связал по рукам и ногам, чтобы она не могла раньше времени поднять тревогу.

Прекратив наконец рыдать, Элейн бросилась Гевину на шею:

– Умоляю, не сердись на меня! Он силой заставил меня сделать это!

Гевин безропотно стерпел и слезы, и нелепые объяснения. К чему было понапрасну ссориться?

– Он уже знает, что Бриана не Дани? – сердито спросил он.

Элейн покачала головой:

– Нет. По крайней мере при мне об этом не было речи. А впрочем, какая разница, ведь не станет же она молчать теперь, когда он помог ей бежать?!

– Это уж точно, – угрюмо буркнул Гевин, скривив тонкие губы. Теперь у него не было выхода, и он отчетливо это понимал.

Мейсон принялся быстро отдавать приказы, а Элейн только молча кивала, стоя рядом. Гостей нужно было пригласить к столу, накормить, а потом незаметно выпроводить из замка.

Его отсутствие можно объяснить как угодно, ну хотя бы внезапным известием о болезни близкого друга.

Когда все распоряжения были отданы, Гевин отправился в коттедж. Войдя туда, он был потрясен: в сгустившихся сумерках перед пустым, холодным камином, опустив на руки туго забинтованную, похожую на белый кокон голову, сидел Холлистер. Вся его поза говорила о безысходном отчаянии. В углу тускло горела одинокая свеча.

Подтащив к себе стул, Гевин устроился напротив, но Дирк, похоже, даже не заметил этого. Он неотрывно смотрел на серую золу в очаге.

Прошло несколько минут. Гевин наконец не выдержал и тронул его за плечо:

– Холлистер?

Но тот молчал. Дьявольщина, что это с ним? Может, он тронулся?! С тех пор как с Холлистером стряслась беда, Гевину все было недосуг навестить его. Может быть, с ним все гораздо хуже, чем ему казалось?!

Вдруг Дирк словно очнулся.

– Оставь меня в покое! – буркнул он, не оборачиваясь.