Любовь инженера Изотова
Шрифт:
– Молодец, умница, наконец-то показалась!
– шумно приветствовал он ее.
– Тася, будешь чай пить?
– спросила Рита.
– Налить тебе?
– Чайку горяченького выпью, - ответила Тася оживленно продрогшим голосом, вдруг вспомнив, что на улице ей было холодно.
– Похудела, молодец, - кричал ей Саша с другого конца стола, правильно! Вся Европа худеет, весь мир худеет. А я похудел?
– Похудел, - ответила Тася.
– Ты такая важная стала, честное слово,
– Саша, перестань, невозможно, - говорила Рита, с восхищением глядя на мужа.
– Лучше расскажи, где был, что, видел, - сказала Тася.
– Что рассказывать? В Америке меня поразили комиксы. Это черт знает что, сплошная порнография. Но какая!
"Очень доволен этой порнографией", - с иронией подумала Тася и больше не стала ни о чем спрашивать.
– Потом, девочки, стриптиз. Восемь герлс за небольшую плату под примитивную музыку раздеваются перед вами. Но не до конца, не до конца. В этом весь эффект. Вот как разлагается капитализм.
– Ну, Саша, - восхитилась жена.
– А что я сказал?
"Ничто меня с ними не связывает. Ничто", - думала она, глядя, как Саша похлопывает жену по руке и улыбается ей, Тасе, как бы отдавая дань восхищения ее суровости. Она вспомнила, как в этой комнате сидел Алексей, отгородившись от всех презрительным спокойствием, и хотел только одного поскорее уйти отсюда. И ей тоже захотелось поскорее уйти и больше уже сюда не приходить. Почему она считала Сашу блестящим человеком? Почему ее раньше тянуло сюда? Почему она дружила с. Сашей и всей компанией? И гордилась тем, что это была "наша компания", ездила к ним и никогда не приглашала их к себе, в скромную темноватую комнату в коммунальной квартире на Таганке.
Она знала, что сегодня она здесь последний раз. Рита, которую в компании единодушно считали дурой, поняла ее настроение и сказала:
– Мне кажется, что ты пришла прощаться. Ты куда-нибудь уезжаешь?
– Уезжаю.
– Но я должен знать куда!
– закричал Саша.
– И с кем!
Тася поднялась.
– Я провожу, - заявил Саша, - мне надо пройтись перед сном. Вся Европа гуляет перед сном.
– Не надо, Саша. Меня ждут, - сказала Тася.
– Не тот ли гражданин, которого ты к нам приводила? Угрюмый тип, между прочим.
"Что мне делать?
– подумала Тася с отчаянием.
– Как жить?"
Алексей ехал в Москву с Урала. Там, на новом месте, на новом большом заводе в незнакомом городе вдали от Москвы все было легче и проще. Там он решил, что должен пойти к Тасе. Полтора года прошло с того дня, с того письма. Срок порядочный. Теперь уже можно, даже нужно. Убедиться. В чем? Он не знал.
"Сам не знаю, - говорил он себе, -
Ему почему-то казалось, что Тася ждет его. Ждет. Любит. Пока жив человек, жива надежда в его душе. Он должен ее увидеть.
Вчера в поезде все было ему ясно и легко. Сейчас было тревожно.
Всех встречали, его никто не встречал. Он прошел по перрону с легким чемоданом. Он шел быстро и не смотрел по сторонам, но видел, как люди обнимают друг друга, видел новые синие тележки носильщиков, поздние осенние цветы в руках у женщин. Он забыл название этих цветов.
Алексей вышел на привокзальную площадь и остановился перед деревянной загородкой.
– Что здесь делают?
– спросил он.
– Подземный переход, - ответили ему. Он читал об этом, но почему-то не ожидал увидеть так скоро.
Шофер такси притормозил, увидев мужчину с чемоданом.
"Поеду сейчас. Узнаю свою судьбу".
Кто-то открыл дверь, показал Алексею комнату. Он постучал и вошел.
Таси дома не было. Старик сидел в кресле. Ее отец. Перед ним лежала стопка книг. Старые добрые глаза внимательно посмотрели на Алексея.
– Садитесь. Тася скоро придет.
Алексей сел.
– Вот, - сказал старик, показывая на книги, - читаю. Вот собираю коробочки.
Он показал на груду каких-то блестящих коробочек.
– Не бойтесь, - рассмеялся он, заметив взгляд Алексея.
– Я в своем уме, просто собираю коробочки. Потом отдам какому-нибудь мальчику.
У Алексея перехватило горло. Этот старик с ясной улыбкой был ее отец. Он сидел здесь целыми днями в кресле у окна и ожидал ее.
На обеденном столе на блюде лежал разрезанный арбуз. Она его купила и принесла. На диване платье, знакомое Алексею. Глобус на полу. Алексей волновался все сильнее.
Он встал.
Отец сказал:
– Она скоро придет.
Алексей покачал головой, тихо ответил:
– Я приду еще раз.
Старик смотрел ему в глаза своими старыми добрыми, потерявшими цвет глазами. "Я знаю, что ты не придешь", - казалось, хотел он сказать.
Хватит ли в сердце добра, хватит ли в сердце силы, чтобы забыть и не вспомнить никогда.
– Я приду, - сказал Алексей.
В дверях он столкнулся с Тасей. Она сжала руки, отступила назад.
Только она... Он любил ее.
– Здравствуй, Тася.
Почему тогда, когда она его видела, ей показалось, что он не изменился? Он очень изменился за это долгое время. Только чем? Резкие скулы. Лицо темное, опаленное. Глаза, далеко расставленные. Или она забыла?
– Не плачь, - сказал Алексей и ладонью вытер слезы с ее лица.
Москва, 1957-1959