Любовь искупительная
Шрифт:
— Но почему? Он ведь так раздражает тебя.
— Я не знаю почему. Я просто почувствовал какое–то притяжение непреодолимое. В этот момент он как раз представлял Ангелочка. Это было так непристойно. Дело даже не в том, что он говорил. Эта непристойность сквозила в его манерах, во всем. Я не могу это объяснить. У меня возникло ощущение, что я стою посреди языческого храма, где жрец представляет толпе новую храмовую проститутку.
— Почему же ты не ушел?
— Я подумал об
— Она очень красивая, — тихо проговорила Присцилла.
— Меня удержала не ее красота, любимая. Она вышла на середину сцены с таким тихим достоинством. Ты даже представить себе этого не можешь, Присс. Все эти мужики, словно адские псы, готовы были сожрать ее. А потом она запела. Сначала она пела тихо, почти неслышно. Потом в зале все затихли, и уже звучал только ее голос.
Он почувствовал, как на глаза навернулись слезы, а в горле запершило.
— Она пела гимн «Сквозь тьму сияет свет»…
32
«Бог движется непостижимыми путями, чтобы вершить Свои чудеса…»
Мириам наблюдала за Павлом, который задумчиво сидел над своим ужином. Он едва прикоснулся к тушеному мясу с картошкой, и его кофе давно уже остыл. Ей не нужно было спрашивать, что случилось.
— Ты виделся с Михаилом?
— Да, — ответил он вяло. Отодвинув тарелку, он сидел нахмурившись. — Я больше не понимаю его. Я его совсем не понимаю.
Мириам немного помолчала, ожидая, что он скажет еще хоть что–нибудь и что на этот раз он постарается все объяснить. Он был сердит и расстроен, но его терзало что–то еще — невидимое, глубоко скрытое. Что–то разъедало его душу.
Павел заговорил сквозь сжатые зубы: — Когда он, наконец, оставит это? Меня выворачивает наизнанку, когда я вижу его на коленях из–за этой женщины. — Он глубоко вздохнул. — Мириам, мне хотелось его ударить. — Он сжал кулаки. — Мне хотелось его встряхнуть. Когда я пришел, он молился. Стоял на коленях в сарае и молился за нее.
Она не могла понять причины его враждебности.
— Но скажи, почему он не должен этого делать, Павел? Она ведь его жена, и он продолжает ее любить.
Его лицо вытянулось. — Жена? Неужели ты не видишь, что она с ним сделала?
— Она сказала мне, что уезжает, потому что так будет лучше для него.
Он резко отодвинул стул. — Ты этому веришь? Ты просто никогда ее не знала. По–настоящему. Она холодная, словно металл, Мириам. Она была проституткой в Парадизе. И у нее никогда не было к Михаилу никаких чувств, кроме желания извлечь выгоду. Ни в начале, ни в конце. У нее нет сердца. Не будь настолько глупой!
Мириам смотрела на него удивленно. Да, она много раз видела
— Это ты никогда не знал ее, потому что никогда не пытался…
— Не защищай ее! Я знаю ее! — заявил он сурово. — Я знаю ее лучше, чем ты или Михаил. Вы оба видели то, что она хотела вам показать. Я же видел ее нутро.
Мириам вздернула подбородок. Она не собиралась сидеть и молчать, пока он обвиняет ее подругу.
— Ты просто видел Амэнду, как какую–то отвратительную тварь, которая недостойна даже банальной вежливости.
Его лицо стало мертвенно–серым. — Ты обвиняешь меня в том, что я не попал под ее чары, как все вы? В моем собственном доме?
Мириам открыла рот от изумления. Словно он только что воткнул ей нож в самое сердце. — То есть, несмотря на то что мы женаты, это все еще только твой дом? — произнесла она дрогнувшим голосом. — И я просто здесь у тебя в гостях — пока ты не захочешь выставить меня за дверь? Да поможет мне Бог, если я сделала что–то не так и совершила ошибку!
Павел пожалел о своих словах прежде, чем она начала говорить.
— Мириам, я не…
Ее раздражение нарастало, словно смерч.
— Кажется, я не имею права на собственные взгляды или точку зрения, если они расходятся с твоими, да, Павел? — Она встала и указала на дверь. — И если я хочу сказать, что я думаю, мне надо выйти за дверь или, еще лучше, зайти за границу твоих владений, так?
Его переполнило чувство вины и сожаление о сказанном. Ее слова тревожили его совесть, и он опять бросился на свою защиту.
— Ты же знаешь, что я не это имел в виду! — Когда она расплакалась, он совсем потерял присутствие духа. — Мириам, не надо, — простонал он.
— Я больше не понимаю, что ты хочешь и почему ты это делаешь, Павел. Ты таскаешься со своей ненавистью, как с писаной торбой. Ты никогда не говоришь, что Амэнда сделала такого, за что ты ее так ненавидишь. И я уже задумываюсь: может, ты был участником этого?! — Павел ощутил, как запылало его лицо, но вместе с тем нарастало его раздражение. Он снова стал защищаться, но Мириам еще не закончила. — Я бы не пришла к тебе тогда, если бы не Амэнда.
— О чем ты говоришь?
Ее голос дрогнул. — У меня не хватило бы смелости. — Она видела, что он не понимает ее, и больше ничего не могла объяснить. Ее горло сжалось от боли, и ей просто захотелось сесть и спрятать лицо в ладонях. Даже если она скажет ему, он не станет слушать. Он был глух ко всему, что касалось добродетелей Амэнды.
Ее лицо исказилось гримасой, словно у ребенка, которого очень обидели, и ему стало больно — он не мог этого вынести.
— Я люблю тебя, — сказал он хрипло. — Мириам, я люблю тебя.