Любовь к фарфору

Губайдуллина Галина

Андре довольно усмехнулся, вспоминая вчерашние подвиги.

Слуга Мэйс тупо хлопал глазами, стараясь смотреть в пол.

Девушка спросила:

–И где сейчас бродит это злобное чудовище?

–Оно перед Вами, мисс!– гаркнул парень, который не спускал с неё глаз.

Щёки леди покрылись румянцем. Она всё ещё держалась на приличном расстоянии.

Заявила:

–Для художника Вы довольно-таки крепкий…

–Дрова люблю рубить…

–И молодой…И красивый…

–Да, когда я ем протухшую колбасу,

то бываю очень красивым…

Исидора повернулась к слуге и пространственно ему говорила:

–И это эксперт в фарфоровом деле? На специалиста он мало похож, больше на пьянчужку.

Слуга угодливо поддакнул.

Андре хмыкнул, обращаясь к другу-трубочисту:

–Можно подумать, что эта кисейная барышня что-то знает о производстве фарфора!

Леди пылко отвечала:

–Но я очень люблю фарфор! И хочу наладить выпуск фарфора в этом городе.

Парень деловито узнавал:

–Сколько платить художнику собираетесь?

–Ага, сменили тон! Деньги нужны?

–Меня деньги не волнуют, они меня успокаивают.

Девушка недоверчиво изрекла:

–Но Вы ведь дружите с алкоголем.

–А чего мне с ним ссориться?

Трубочист вздохнул:

–Когда сердце разбито, то спасает крепкая печень.

Исидора сверлила взглядом опустившего глаза Андре, узнавала:

–У Вас проблемы в семье?

Тот бурчал:

–Нет работы, нет девушки – нет проблем! Вот выпьешь и на ковре-самолёте несёшься в неведомую страну, где все улыбаются и рады тебя видеть.

Леди села рядом с французом на стульчик. Растерявшийся слуга Марк Мэйс сел возле трубочиста.

Над ней нависла темноволосая сестра художника Тельма Латса:

–Заказ делать будите, мисс?

Муж Тельмы Удард Латса сердитый бородач, тоже из французов-гугенотов, пытливо вглядывался на пришедших из-за стойки бара.

–Принесите мне кофе, а слуге какого-нибудь жареного мяса,– быстро проговорила Исидора, а Андре она заметила,– Жирные сорта рыбы придают вину противный металлический привкус, как Вы это пьёте?

–А вам, аристократам, не понять,– огрызнулся парень.

Тельма хитро покосилась на красивую дамочку, хмыкнула, и пошла исполнять заказ.

–А Вас никто не просвещал, что в современном, гуманитарном обществе принято вежливое обращение с дамой?

–Ныне же женский пол рвётся к доминированию. Желают общаться с мужиками на равных. Вот и Вы хотите построить фарфоровый завод, хотя в Дерби три года назад свою третью фарфоровую мануфактуру открыл Уильям Дьюсбери. Не боитесь конкуренции?

–А Вы консерватор? Боитесь потеснить место у правящих кругов для женщин?

–Уж не из Дамского ли Вы комитета?

–Вы считаете меня феминисткой?– растерялась поначалу Исидора, но затем решила выдать себя за новаторшу новых идей,– Ну, да, я была в их обществе…

–Вот почему Вы ведёте себя здесь совершенно свободно…Феминистки –

это те, кто не любят мужчин?

–Ну…Не совсем так…Скорее: мы не уважаем мужчин.

Андре с интересом разглядывал её, с насмешкой констатируя:

–Не уважаете сильный пол, но требуете уважения к своему слабому полу…Как глубокомысленно…Итак, Вы задумали разрушить космическую полярность, основанную на дуализме мужского и женского начала?

–Я доверяю идеалам эволюционного прогресса,– пролепетала девушка, не ожидавшая от простого пьющего парня таких речевых оборотов.

–А, так Вы за то, чтоб люди перестали размножаться?

–Что у Вас за смелые выводы?

–А женщинам некогда будет заниматься семьёй, если они будут заниматься бизнесом, политикой, спортом…Разве на олимпиадах в Древней Греции были женщины?

Тельма принесла заказ. Перед Исидорой возникла чашечка из костяного фарфора. Она сразу поняла, что это подарок сестре, и это работа самого Планше. Полупрозрачная структура фарфора отдавала голубым тоном и была разрисована музами танцующими вокруг Аполлона.

Слуга Мэйс с аппетитом принялся уминать жареные рёбрышки.

Официантка вернулась за стойку к мужу.

Андре напомнил леди, разглядывающей рисунок на фарфоре:

–Сам прекраснейший Аполлон вдохновляет художников на искусство.

–Он – предводитель всех муз,– прошептала Исидора.

–Значит, хотите вложить деньги в мануфактуру? А Вы знаете, что общество прощает преступников, но не мечтателей? Вам будут всю жизнь припоминать все Ваши неудачи.

–А мой беспристрастный взгляд на Вашу жизнь говорит, что Вы прозябаете в грязи и сомнительных удовольствиях.

Трубочист обиженно покосился на грязные обшлага своего сюртука.

Художник тоже обозлился:

–А если я пошлю Вашу великосветскую задницу ко всем чертям?

–Грубо и неразумно. Вы же не дослушали меня до конца.

–А, ну да, чего ради святоша в виде Вас припёрлась бы в кабак. Не за спасением же пропащих душ. Желаете вогнать меня в кабалу, в рабство?

–Я предлагаю Вам высокооплачиваемую работу. Отец при жизни хочет знать: куда мы с сестрой потратим наследство. Он боится, что мы всё раздадим бедным или на нужды Дамского комитета.

–У Дамского комитета есть нужды?– осведомился Франклин Ваттон.

–Конечно! Кому на учёбу ссудить, кому на приданое, кому на суд против мужа,– вспоминала разговоры сестры Исидора.

Андре хитро прищурился и как бы безразлично протянул:

–Невежливо отказывать столь высокотитулованной особе, я, пожалуй, соглашусь быть Вашим художником. Но почему Вы решили вложить приданое именно в фарфор?

–Грядёт новое время. Скоро у всех будет фарфоровая посуда. Одна за другой хозяйки отказываются от глиняных тарелок, приобретая изящные, сверкающие фарфоровые.