Любовь к трем цукербринам
Шрифт:
На мягких стенах висели Домашние Картины – с одной стороны Черный Квадрат, с другой – глядящая на квадрат Джоконда, все по последней ретро-моде.
Он посмотрел в электронный иллюминатор – и увидел чрезвычайно реалистичный Сатурн во всем великолепии колец, сверкающих солнцем и льдом. Судя по этому виду, модуль плыл в космосе где-то недалеко от последнего кольца, и, хоть Кеша понимал, что перед ним просто картинка и окошко его каморки вовсе не выходит в открытый космос, символическая эвакуация из прежних пространств впечатляла.
Он поднял голову и поглядел в зеркало. Лицо и голова были чисто эпилированы. Его кожа выглядела свежей и ухоженной, словно ему сделали дорогой
Он повернул голову, чтобы посмотреть на свои персональные айтемы. Пластмассовый морячок в тельняшке и сине-желтая машинка остались на месте. А вот плюшевый мишка исчез.
Вместо него в сетке теперь лежал лев с коричневой гривой. Очень старательно и качественно сделанный лев. И тоже совсем новый. И хоть бурого мишку в первый момент стало жалко до комка в горле, Кеша понял, что это не ошибка при переезде, а социальный аванс. И серьезный поворот в его жизни. Практически переход в другую касту. Высшую касту – тут никаких сомнений не было, хотя дураку ясно, что никто и никогда не станет обсуждать эту тему на фейстопе. Оруэлл был прав – есть вещи, про которые в свободном обществе не принято говорить, потому что они понятны и так, а если взять и заговорить об этом вслух, над свободным обществом сразу нависнет мрачная тень…
Но у него, похоже, все обстояло хорошо. Очень хорошо. Ему даже не надо было отказываться до конца от своей прежней идентичности. Морячок оставался! В той же самой тельняшке! А значит, в чем-то он сможет по-прежнему быть собой…
Он вернулся на фейстоп. Сестричка улыбнулась и помахала ему рукой. К ее улыбке невозможно было привыкнуть. Она определенно рада была его видеть.
– Тебе пора на встречу, – сказала она. – Тебя ждут.
– А с кем у меня встреча? – испуганно спросил Кеша.
Сестричка обдала его серебристым счастливым смехом.
– Не буду портить тебе удовольствие. Увидишь сам. Все будет хорошо, Ке. Ты идешь вверх, как ракета. Наш План сработал.
«Наш». Как волшебно звучит это слово. Прежде сестричка, кажется, никогда не называла его по имени. Во всяком случае, Кеша такого не помнил.
– Ты сказала, нам подберут другое жилье. А где?
– Может быть, на Еврайхе. У тебя будет настоящая комната. А у меня – тело, как у тебя. Ты сможешь трогать меня на самом деле… Только тсс… Потом, все потом.
Кеша понял, что говорить об этом не стоит. Пусть чудо входит в его жизнь плавно, пусть солнце восходит в положенный час, не надо ничего торопить… Тем более, что впереди какая-то встреча… Он уже догадывался с кем – но не смел признаться даже себе.
– Куда мне идти?
Сестричка подошла к фонтану и повернула раковину, в которую трубил один из мраморных амуров. Прозрачные струи воды сразу иссякли. А потом фонтан, словно люк танка, опрокинулся назад – и превратился в парящий над мостовой диск. Кеша увидел несколько лежащих на булыжнике монет – и даже пару кустиков белой бессолнечной травы. Такое внимание к деталям впечатляло, но вместо того, чтобы приятно удивиться, Кеша вдруг ощутил грусть. Ему показалось, что и сам он такая же травинка-альбинос.
Темное дно фонтана теперь глядело прямо на него. На нем обнаружилась фреска – глаз с огромным зрачком. Глаз был слишком круглым, чтобы выражать хоть что-то: черная воронка, впитывающая в себя все-все. Если бы в мире был Бог и у Бога имелся орган зрения, он, наверно, выглядел бы именно так… Кеша никогда не видел подобной иконы прежде, но ему уже казалось, что она всегда висела над площадью именно в этом
Он вопросительно поглядел на сестричку, и та, ясно улыбнувшись, кивнула головой. Кеша перевел взгляд на Божественное Око и чуть заметно моргнул.
Око ответило. Оно стало расти, приблизилось к Кеше – и поглотило его.
Кеша стоял в круглом черном тоннеле. Его стены были полированными и скользкими – словно он попал в трубу из черного льда. Стараясь не поскользнуться, он пошел вперед.
В желобе пола появились ступени. Сперва совсем низкие, потом все выше и выше. Одновременно тоннель стал поворачивать вверх – и вскоре Кеша уже поднимался по черной лестнице. Через несколько шагов оказалось, что переставлять ноги больше не надо – лестница поехала вверх сама.
Сначала тоннель вокруг был аскетично-голым. Но чем выше поднимался Кеша, тем больше деталей и украшений появлялось вокруг. Казалось, он движется вверх по эскалатору древнего метрополитена, виды которого он часто встречал в исторических приложениях. Вот только станция, куда он попал, явно не предназначалась для обычных пассажиров. Здесь был лишь один эскалатор, и на нем стоял единственный человек – он сам.
На черном потолке теперь горели ослепительные диски ламп. Вниз уезжали стоящие в черных нишах статуи, покрашенные в телесный цвет и похожие на замороженных мимов. Сперва это были воины в доспехах, бородатые герои, дебелые богини плодородия и хмурые гераклы в шкурах – но чем выше поднимался Кеша, тем моложе, приветливей и соблазнительней делались неподвижные свидетели и свидетельницы его взлета.
Воздух становился все свежее и чище, свет – ярче. Но самым главным были не изменения окружающего пространства, а то, что происходило в Кешиной душе.
Он уже знал, куда он едет.
Его ждали три цукербрина.
И как только он это окончательно понял, он их увидел.
Вдали, в верхней точке тоннеля, зажглись три бесконечно ярких огня. Кеша давно знал, что свет может быть и добрым, и мудрым, но, когда лучи цукербринов скрестились в его сердце, все было как в первый раз.
Лестница под ногами по-прежнему ехала вверх, но Кеша знал, что уже прибыл. Движение могло продолжаться еще миллионы лет, но все равно не приблизило бы его к источнику света ни на миллиметр. Да этого и не требовалось – свет был рядом. Он сиял теперь в самом Кеше и не мог стать еще ближе. Кеша находился на границе реальности, там, где пространство и время сливались, смешивались и превращались в этот вечный огонь.
Свет знал про него все. Все понимал, все видел и ни в чем его не винил, ибо у Кешиных прегрешений была внешняя причина. Сам Кеша никогда, никогда не был источником зла. Свет в этом не сомневался.
Свет был его лучшим другом – и не просто лучшим, а единственным вообще. Свет никогда не наказывал. Наказание заключалось в том, что иногда он исчезал. А когда он снова зажигался впереди, это было высшим возможным счастьем.
Кеша всхлипнул – и в одну секунду, на гребне выплеснувшейся вверх мысли вдруг понял, что именно этот свет он и любил сквозь сестричку. Просто кривая оптика души была устроена так, что он мог увидеть его только в особую стереотрубу – из задранных вверх ножек в белых чулках. Но никакой сестрички на самом деле не было – вернее, три цукербрина были ею всегда, всегда… Это их он ласкал с такой безнадежной нежностью. Но тайна казалась слишком высокой для слабого человеческого ума. И ее совсем не обязательно было помнить для того, чтобы жить счастливо, а человек ведь рождается именно для счастья, разве нет?