Любовь красного цвета
Шрифт:
– Все эти детали я уже записал. И номер машины – тоже. Скажите, вы владелец машины?
– Нет, она не моя, но об этом не надо орать на каждом углу. Моя фамилия Митчелл, поняли? Запишите, чтобы не забыть. Тачка принадлежит моей знакомой, у которой я ее одолжил на выходные. Надеюсь, это не преступление? Что вам еще сообщить? Может, мою группу крови и резус-фактор? День рождения моей мамочки? Что еще нужно, чтобы вы прекратили трепаться и начали действовать?
– Вы оставили машину запертой, сэр?
– Да. То есть нет… В общем, я не помню. Слушайте, я же вам уже
– Не помните? Может, вы находились в состоянии опьянения?
– Нет, черт побери, я не пил! Да вы что, в самом деле, глухой? Неужели не понятно: я возвращался в Лондон, и мне приспичило. Я остановился на обочине, чтобы отлить. Понятно это слово?
Констебль с бесстрастным лицом записал в свой блокнот и эту информацию. Роуленд стал слушать с удвоенным вниманием. Это был бой на истощение противника, и Роуленд уже знал, кто выйдет из него победителем.
– Так вот, – продолжал Митчелл, – я притормозил, чтобы по-быстрому отлить. Съехал с основного шоссе на проселочную дорогу и оказался в какой-то пустыне. Впереди стоял этот амбар. Я видел огни, слышал музыку, вот и решил сходить туда, поглядеть, что там такое. И что же я вижу? Целая толпа хиппи. Я был там минуты две, может, три. Возвращаюсь – а чертовой машины нет! Они и бумажнику моему ноги приделали, так что я вообще без всего остался – ни денег, ни пластмассы! [12] Прикиньте, мне от этого веселее не стало! Поэтому сейчас меня интересует только одно: вы намерены объявить эту машину в розыск или вам на это насрать?
12
Жаргонное название пластиковых кредитных карточек.
Констебль сделал в блокноте очередную пометку и осведомился:
– Время, сэр? Назовите точное время случившегося.
Роуленд, прислушивавшийся с удвоенным любопытством, понял, что вопрос – не праздный. Почувствовал это и Митчелл.
– Время? Точно не помню. Может, в полночь, может, чуть раньше.
– Сейчас – десятый час утра, сэр.
– Ну и что! Какого черта вы меня в часы носом тыкаете? Что из того?
– Почему вы не заявили об угоне раньше, сэр, и делаете это только сейчас?
– Потому что мне пришлось протопать несколько миль в темноте по проселочной дороге, а когда я наконец очутился здесь, то столкнулся с кучей бестолочей…
Митчелл умолк. Во время его тирады констебль поднял трубку телефона и произнес в нее несколько слов. Положив трубку, он поднялся из-за стола и взял Митчелла под руку.
– Пройдемте со мной, сэр. С вами хочет поговорить один из наших детективов.
Митчелл принялся громко протестовать. Роуленд даже заметил, как он метнул быстрый взгляд в сторону входной двери, как бы раздумывая, не удариться ли в бега. Да, такая мысль наверняка пришла ему в голову. Однако констебль увлек его в соседнюю комнату. После того, как за ними закрылась дверь, Роуленд еще некоторое время слышал возмущенные вопли Митчелла, но затем внезапно наступила тишина. Они сообщили ему о мертвой
Он прислонился спиной к стене и стал устало рассматривать развешанные повсюду плакаты. Митчелл лжет, это очевидно. Интересно, подумал Роуленд, удастся ли полицейским вытянуть из Митчелла что-нибудь мало-мальски ценное, однако сейчас ему было трудно думать об этом, да и о чем-либо другом. Роуленд почувствовал мрачное уныние. Он знал, что если не возьмет себя в руки, то вновь окажется мыслями на улице рядом с Дюпон-центром и начнет вспоминать другое убийство, в котором тоже были повинны наркотики.
Он с силой провел руками по лицу и попытался думать о чем-нибудь ином. Через пять минут появился Макс – измученный, с посеревшим лицом. Натянув старенькую куртку, он взял Роуленда под руку.
– Пойдем отсюда, – проговорил он. – Пойдем, Роуленд. Мне нужно глотнуть свежего воздуха и подумать.
Первым делом, подойдя к своему «Лендроверу», Макс попытался дозвониться с автомобильного телефона Шарлотте, однако обе домашние линии были заняты. Сделав несколько неудачных попыток, он бросил это занятие.
– Поехали домой. – Макс посмотрел на Роуленда. – Послушай, ты не мог бы сесть за руль? Я чувствую себя настоящей развалиной.
Усевшись в машину, мужчины некоторое время молчали. Макс закурил.
– Не возражаешь?
– Нет, не возражаю. Мог бы и меня угостить.
– Ты же не куришь. Уже три года как бросил.
– Хватит препираться, Макс, дай закурить.
Тот молча протянул ему пачку, и Роуленд выудил оттуда сигарету. С непривычки никотин ударил ему в голову, и она приятно закружилась. Никогда раньше Роуленд не испытывал такого удовольствия от курения.
Они проехали уже несколько миль, и только тут Макс заговорил:
– Видишь ли, мне еще ни разу не доводилось видеть покойников. Даже, если это чужие для меня люди. А тут – такая молоденькая девушка, которую я к тому же знал. Думаешь, я разнюнился?
– Да нет, это вполне естественно. – Роуленд не сводил взгляда с дороги. – Твои родители еще живы, у Шарлотты тоже. Кроме того, смерть нынче не бродит по улицам в открытую. Она затаилась в больницах, подвалах, а мы наблюдаем ее только на экранах. Не чувствуй себя виноватым, Макс. Ты-то тут при чем?
– Наверное, дело в том, что я существовал словно в раковине, – ответил Макс. – Теперь, после всего случившегося, я начинаю презирать себя за это. Ты не поймешь. К тебе это не относится.
Роуленд ничего не ответил. Он думал о своем отце, о матери. Смерть ее была такой же мрачной, как и жизнь. Она умерла в отделении для раковых больных больницы Северного Лондона. Он вспомнил два несчастных случая при восхождении в горы, свидетелем которых стал в Кайрнгормских горах, об убийствах, связанных с наркотиками, о которых он писал, работая в Вашингтоне. Он не думал – не позволял себе думать – о холоде, который пробирал его в разгар летнего дня в морге вашингтонского управления полиции. «Мы хотели бы, чтобы вы опознали тело, мистер Макгуайр. Вы в состоянии это сделать?..»