Любовь мексиканского сыщика
Шрифт:
Фокус был в том, что над дверью в стене было небольшое углубление, вроде горизонтальной ниши. Часы находились в этом углублении, поэтому, чтобы их увидеть, нужно было отойти в другой конец комнаты.
Непонятно, кому пришло в голову повесить их в таком неудобном месте, но факт остается фактом.
– Я же тебе говорил, что она не соврала… – проговорил дядя Вася. – Вот они, часы…
– Не соврала насчет часов, – возразила я, – зато соврала насчет всего остального. Насчет того, что не входила в комнату дальше
– А мне все же кажется, что она не врала, – настаивал дядя Вася. – Не соврала насчет часов, не соврала и в остальном. Поверь мне, тезка, я вижу, когда человек говорит правду!
Надо же, до чего он уверен в себе! Такая уверенность невольно заражает…
И тут меня осенило.
– Дядя Вася, – сказала я взволнованно. – Ну-ка, закройте этот шкаф!
– Шкаф? – переспросил он, поворачиваясь.
Я уже говорила, что в глубине офиса был большой шкаф-купе. Часть этого шкафа занимали стеллажи с папками и инструкциями, часть – вешалка для верхней одежды. Этот шкаф был открыт, он был открыт и тогда, когда я заглянула сюда в тот день, когда здесь хозяйничала милиция.
В глазах у дяди Васи мелькнуло понимание. Он закрыл шкаф, задвинув зеркальные створки. Теперь вся стена напротив двери стала зеркальной, и в ней отчетливо отражались часы с квадратным циферблатом из матового стекла.
– Вы правы, дядя Вася! – проговорила я. – Она действительно не соврала. Она не заходила в глубину комнаты, она видела эти часы в зеркале.
Дядя Вася подошел ко мне, посмотрел на отражение часов и удовлетворенно кивнул. К его чести, он не стал самодовольно говорить: «Вот видишь, я же был прав…» – как сделали бы на его месте девять мужчин из десяти.
– И что же это значит? – произнес он задумчиво. – Это значит, что, когда Елизавета вошла в эту комнату, шкаф был закрыт.
– Да, но, когда я была здесь на следующий день, он был открыт, я точно помню!
– Ты уверена? – уточнил дядя Вася.
– На сто процентов! Я отлично помню, что видела эти папки и брошюры на стеллажах.
– А накануне он был закрыт… – протянул дядя Вася, и на его лице отразилась усиленная работа мысли.
– Может быть, его открыли Творогов с Бахчиняном, когда прибыли на место преступления?
– Нет, – возразил дядя Вася. – По всем правилам, пока не закончат работать эксперты, место преступления должно оставаться в первоначальном виде. Значит, когда сюда прибыла милиция, шкаф был открыт…
– Но тогда это значит…
– Вот именно! – подхватил дядя Вася. – Это значит, что когда сюда зашла Елизавета – убийца еще был в комнате. Он услышал шаги, спрятался в шкафу и задвинул створку.
– Или она, – уточнила я.
– Или
– Вы думаете, там могли остаться следы? – с сомнением проговорила я. – Милиция все здесь обыскала…
– В комнате – да, но в шкафу они наверняка не искали, потому что не знали, что там прятался убийца!
Он снова отодвинул зеркальную створку и скрылся в шкафу.
Некоторое время оттуда доносились такие звуки, какие издает Бонни, когда роется в груде прошлогодних листьев или куче мусора, пока я его не оттащу. Потом из шкафа высунулась удовлетворенная физиономия моего шефа, и он произнес:
– Точно, она здесь пряталась!
– Она? – переспросила я. – Теперь вы уверены, что это была женщина?
– Уверен. Тут полно пыли, и в пыли видны отчетливые отпечатки обуви примерно тридцать седьмого размера. Согласись, что для мужчины это маловато!
Я не стала спорить.
Дядя Вася снова скрылся в шкафу, оттуда донеслось радостное пыхтение. Все-таки мой шеф – прирожденный мент, ничто в жизни не доставляет ему такого удовольствия, как поиски улик на месте преступления. А я стояла посреди комнаты, дав волю своему воображению.
А именно – представляла, как в день убийства здесь, на этом самом месте, металась Елизавета Ерощенко, подбрасывая улики и время от времени оглядываясь на труп Анфисы.
И ей даже в голову не приходило, что ее собственная жизнь висит на волоске, потому что в нескольких шагах от нее, в закрытом шкафу, прячется убийца!..
В шкафу что-то упало, дядя Вася чихнул от пыли и снова вылез из шкафа. В руке его была какая-то сиреневая штучка.
– Смотри-ка, тезка, что я там нашел! – проговорил он гордо. – Вот только не знаю, что это такое.
Он положил свою находку мне на ладонь.
Это был кожаный бантик сиреневого цвета.
– Висюлька от дамской сумки, – предположила я.
– Что? – переспросил дядя Вася. – Какая висюлька?
– Ну, просто украшение, – ответила я задумчиво. – На сумках очень часто бывают всякие бантики, петельки, шнурочки. Они не несут никакой смысловой нагрузки, их приделывают просто для красоты. Ну, дядя Вася, – добавила я с легким раздражением, – что вы, никогда ничего такого не видели? Вы же много лет были женаты!
Сама не знаю, откуда вдруг всплыло это раздражение. То есть отчасти понимаю – у меня шевельнулась какая-то мысль или не мысль, а воспоминание, но дядя Вася сбил меня своим вопросом, и эта мысль уплыла в глубину сознания.
Но незыблемый закон психологии гласит, что мужчину за всякое достижение нужно хвалить и поощрять, а свое раздражение прятать поглубже до более удобного момента. Поэтому я благосклонно взглянула на дядю Васю и проговорила:
– Здорово, что вы это нашли! Наверное, это потерял… потеряла убийца, когда пряталась в шкафу!