Любовь Муры
Шрифт:
На дворе холодно, грязно, моросит дождь. А ремонт (будь он проклят!) «вгоняет в могилу». Я перестала спать и как только ещё двигаюсь, какими запасами нервов действую, честное слово, не знаю! Поддерживает курение (с той отвратительной манерой, за кот. ты стыдила меня и мне таки было неловко!). Гадко живу я. Теряю чувство ориентации во времени, дни бегут и быстро, и бесполезно. Какое-то течение серого, неприятного скольжения по мучительной плоскости — ремонт, семья, деньги! А подумай ведь, дорогая, — это же последние бодрые дни!.. Я не узнаю сама себя. Где мои постоянные увлечения, стремления?
Костик во
Вот теперь прибавилось ещё занятие — стирка! У нас негде; и стирая до мяса пальцы, медленно и без особенной белизны я мучусь над бельём. Вспомнила об этом, потому что уже нагрелась вода. Сегодня есть большое желание писать тебе, но навряд ли успею закончить письмо.
Вот и 12 час., — около 2-х часов возилась с 5–6 вещицами. Какая никчемность! Никуда не годна! От обилия забот (они не вмещаются в голове) я снова не веду счёт деньгам, и при проверке опять не хватает, но… уже только лишь 20 р.
Дождь, не переставая, льёт и несёт с собой беду: каждый раз он разрушает нашу кухню. А когда-то я так любила засыпать под дождь!
Ты права, говоря, что нельзя «внутренне обострять» себя к выполняемой работе. Безусловно, моё отношение не способствует работе, но, родненькая, до того мне невмоготу, что я согласна что угодно с собой сделать, чтобы уйти. Я дохожу до такого «падения», что решилась бы уехать месяца на 3 к Петру, живи он поближе. Поверь, что нет сил, об этом пишу со слезами (вообще часто плачу). Ах, как меняются люди — я становлюсь плаксивой. Я буквально загнана в угол, а дальше не предвидится облегчения. Писать обо всём долго и лишне.
В этой снимке — ты себя не узнаёшь, дорогая? Только по халатику, шляпе и позе я догадываюсь, что это ты. Ида не узнала тебя. Посылаю как курьёз.
Книгу — «Рулетенбург» — начала читать. Она мне не нравится. Скоро вышлю её… Твоя фраза, такая уверенная, о будущей совместной жизни странно успокаивает меня. Неужели ты будешь пророком?
10/Х.
Кисанька, я верю, что при совместной жизни нам обеим было бы легче: по-иному воспринимали бы многое. Впору сказанное дружеское слово часто рассеивает скверное состояние. Даже письма делают «добрей», сила же живого слова несказанно сильней. Меня почему-то подбодрила твоя уверенность (ни на чём не основанная) о возможности жизни в одном городе… Я никогда бы не хотела жить с тобой в одной комнате. Нельзя жить вместе долго с горячо любимым человеком, иначе он перестанет быть таким. Это одинаково относится к обоим полам…
Какое страдание без своей комнаты! Я натренировалась, между прочим, отделять себя незримой стеной от окружающих и умею быть «отсутствующей», но надо учесть, что именно такое моё «отсутствие» навряд ли хорошо действует на окружающих.
Страшно холодно, пытался падать снежок. Большинство надело шубы. Я своё пальто решила перелицевать и, может быть, к декабрю обновлю его, а пока что мёрзну в demi-сезонном. Истрепала и его, оно уже не выглядит свежим… Жду твоего ответа относительно
Меня посетило новое и большое несчастье. Начались головные боли, очевидно, мигрени (так было со мной в детстве) с потерей зрения (на 7 ч. приблизительно) и с пронизывающей, с сопровождением рвоты, головн. болью. Пишу об этом так много, потому что считаю это очень большим горем. Затуманиваются умствен, способности. Позавчера был такой 2-й «припадок», но ещё сегодня нет ясности мыслей. Не говори о врачах. Я знаю, что они прежде всего предложат отойти от работы, отдохнуть…
15/Х. Вечер.
Дорогая, прости мне, дня 4–5 не писала тебе. Частые, невероятно мучительные припадки головных болей делают меня детски беспомощной, и каждый раз при потере зрения (это первый этап мучений) я плачу от досады и очень неприятного ощущения, а дальше начинается боль в голове. В перегруженности не малое место забирают занятия франц. языком, что является сверх всего и за счёт сна. Я почему-то единств, утешением избрала это занятие и покладаю-таки на него надежды, думая в будущем иметь с него проценты в виде побочного заработка. Однако для этого надо затратить не менее 2-х лет. Срок немалый!
Боже мой, как надоедливо однообразна, как неприглядна моя жизнь! Ко мне снова захаживает б. инспектор. Я его уже «допустила» в комнату и даже 2 раза вырвалась с ним в театр, mais c’est un homme de rien. Он ничего во мне не вызывает, кроме вполне понятных в моей «монашеской» жизни вспышек чувственности. В его присутствии резче выступает тоска такой жизни; меня возмущает, что минутами могу чувствовать влечение к нему, в этом сказывается только лишь моё одиночество.
Родная, редко пишешь мне. Что это? начинаешь отходить от меня? Или другая причина?.. Что мне делать с материалом? Ты так и не ответила мне на этот вопрос. Если можешь подождать деньги, то я отрежу (92 сант.) себе на юбку, а остальной кусок пошлю тебе. Денег мне не присылай. Должна выкрутиться. Как только выплачу долги — приеду к тебе…
Работаю я плохо, из рук вон плохо; нет прежнего усердия, и даже теряю обычную добросовестность. Своё отношение к делу не скрываю и получаю уже укоры от инспектуры. Вчера (в день своих именин) я ушла с Верой Ряшко с заседания и провели с ней совсем не плохо вечер. Были у её брата; давно уж так не смеялись, как вчера. А сегодня получила выговор. Подумай, родная, по календарю у меня 17 вечеров должно быть занято собраниями, заседаниями и т. п. Наши инспектора питают особую страсть к разговорам. Я прихожу в бешенство. Курсы всё ещё не работают. До чего всё пресно!
Дорогая, при случае купи «L’aube» Rollan’a.
Дни (2) балуют и солнцем, и теплом…
Идуся очень осунулась. Ей совсем плохо. Беру обеды из столовой, а чаще «сидит на сосисках». Когда же я лежу с гол. болями, то в доме полный развал. Сад закрыт…
17/Х. 1230 ночи.
Вчера вечером был 4-й припадок гол. болей, и до сих пор ещё болят глазные яблоки. А вдруг ослепну? Но об этом не хочу думать. Знакомая дала рецепт каких-то порошков, и как будто они вчера ослабили силу боли.