Любовь на фоне кур

Вудхаус Пелам Гренвилл

Всегда тягостно, когда тебя в упор не замечают, даже если ты это заслужил. Ну, словно ощутить под ногой пустоту вместо ожидаемой ступеньки. В данном случае боль до некоторой степени — не очень значительной — смягчил тот факт, что Филлис на меня посмотрела. Ее голова сохранила неподвижность, и я не мог безоговорочно поклясться, что ее глаза скосились в мою сторону, и все-таки она, бесспорно, на меня посмотрела. Уже хоть что-то. Она словно бы сказала, что дочерний долг обязывает ее следовать примеру отца, но что это не следует расценивать как симптом личной неприязни.

Во всяком случае, таким было мое истолкование.

Два дня спустя я столкнулся в деревне с мистером Чейзом.

— Привет.

Так вы вернулись! — сказал я.

— Вы раскрыли мою тайну, — признался он. — Предпочтете сигарету или кокосовый орех?

Наступила пауза.

— Кое-какие неприятности за время моего отсутствия, как я слышал, — сказал он.

Я кивнул:

— Человек, у которого я живу, Укридж, сделал то, против чего вы меня предостерегали. Коснулся ирландского вопроса.

— Гомруль?

— Затронул и его среди прочего.

— И профессор взорвался?

— Похлеще бомбы.

— Совершенно в его духе. И теперь вы разошлись, как в море корабли. Жаль-жаль.

С последним я от души согласился. Мне приятно сказать, что я сурово подавил желание воззвать к нему, чтобы он употребил свое влияние на мистера Деррика, если таковое наличествует, и помирил бы нас. Но я понимал, что должен соблюдать правила игры. Попросить соперника о помощи в борьбе во имя цели, достижению которой он, вероятно, готов всячески мешать? Нет, это удар ниже пояса.

— Вообще-то мне не положено разговаривать с вами, — сказал мистер Чейз. — Вы ведь под арестом.

— Он все еще?.. — Я умолк, подыскивая подходящее слово.

— И даже очень! Постараюсь сделать что смогу.

— Крайне любезно с вашей стороны.

— Но время еще не созрело. Пока он, можно сказать, только-только начинает спускать пары.

— Понимаю. Спасибо. Всего хорошего.

— Пока-пока.

И мистер Чейз широким шагом отправился в сторону волнолома.

Дни тянулись еле-еле. Филлис и ее сестры я больше не видел. А с профессором раза два столкнулся на поле для гольфа. В такие дни сердечных мук может показаться, что гольф — не панацея для влюбленного в разлуке с любимой. С другой стороны, если человека постигла неудача в любви, отсюда еще не следует, что неудача будет постигать его и на поле для гольфа. Поначалу моя игра оставляла желать лучшего, но, пройдя две-три лунки, я обрел свою обычную форму, а она очень и очень недурна.

При наших случайных встречах между лунками профессор держался точно так же, как тогда на пляже. Лишь скрупулезная имитация Абсолютного Незнакомства указывала, что он замечает мое присутствие.

Раза два после обеда, пока Укридж смаковал очередную из своих особых сигар, а миссис Укридж нянчила Эдвина (теперь вновь пребывавшего в человеческом обществе и здравом уме), я закуривал трубку и бродил по лугам в прохладе летнего вечера, пока не оказывался перед живой изгородью, скрывавшей угодья Деррика. Не той изгородью, сквозь которую я посетил их в первый раз, но другой — пониже и поближе к дому. Стоя там в тени развесистого дерева, я созерцал освещенные окна гостиной. Обычно изнутри доносилась музыка, ибо окна были открыты по причине теплого вечера, и мне удавалось усугублять свою печаль, внимая пению Филлис. Это усиливало ощущение изгнания из рая.

Никогда не забуду эти тайные визиты. Глубокая вечерняя тишина, иногда нарушаемая шелестом трав или живой изгороди, аромат по ту ее сторону, далекий рокот моря.

Такие ночи белой тишины Творит Господь, чтоб ты смотрел и слушал.

Обычно, когда я покидал свой тайный пост и отправлялся домой, с изумлением обнаруживая, что ноги меня не

слушаются, а одежда намокла от росы, уже наступал следующий день.

Глава X

Я ОБРЕТАЮ ПРИСПЕШНИКА

Хотелось бы знать, в какой мере на творчество писателей воздействуют события их личной жизни. Если она безоблачна, отмечены ли оптимизмом творения, создаваемые тогда? А если все идет наперекосяк, срывают ли они свой пессимизм на преданных читателях? Если бы, например, мистер У. Джейкобс мучился зубными болями, искрились бы его рассказы таким юмором? Но как бы то ни было, тяжкий период, который переживал я, сокрушающе сказывался на моем рождающемся детище. Я намеревался создать легкую, веселую вещицу, с вкраплением там и сям одной-двух страничек, предназначенных чуточку осерьезить читателей, доказать им, какой душещипательности могу я достичь при желании. Но в целом — солнечный свет и беззаботный смех. Однако теперь в замысел начали вторгаться внушительные пласты мрака. Лейтмотивом становились безысходность и отчаяние. Это ни в какие ворота не лезло. Я почувствовал, что обязан приложить все усилия и стряхнуть с себя депрессию. Еще острее я ощущал необходимость замирить профессора. Денно и нощно я пришпоривал свой мозг, изыскивая наиболее обнадеживающий способ.

Одновременно я усердно трудился на поприще кур, а когда уход за птицами не требовал моего непосредственного участия, гонял мячики на поле для гольфа и плавал по соседству с портом.

Дела же на нашей сверхсовременной ферме шли ни шатко ни валко. Мелкие происшествия омрачали гармонию жизни на курином выгуле. Однажды курица — не Тетя Элизабет, должен я с прискорбием сказать, — упала в ведро с дегтем и выбралась из него в невообразимом виде. Укридж сунул запасные теннисные туфли в инкубатор просушиться и навеки положил конец будущему полдюжины яиц, которые расположились там первыми. Цыплята имели обыкновение забегать в чужие курятнички, обитатели которых беспощадно их клевали. Эдвин сразил парочку виандоттов, и только слезы миссис Укридж спасли его от эшафота.

Всем этим катастрофам вопреки Укридж ни на йоту не утратил брызжущего оптимизма.

— В конце-то концов, — изрек он, — птицей больше, птицей меньше, какая, в сущности, разница? Да, я знаю, что расшумелся, когда зверюга-кот подзакусил этой парочкой, но дело в принципе. Я не намерен платить огромные суммы за куриц, чтобы кот, который никогда мне не нравился, подзакусывал вволю, когда пожелает. Однако их у нас осталось еще в избытке, а яйца откладываются усерднее, хотя тут нам предстоит выбрать еще немало слабины. Утром я получил письмо от «Уитли» с вопросом, когда им будет отправлена первая партия. Знаете, эти типчики совершают большую ошибку, дыша человеку в затылок. Это ему досаждает. Когда мы наберем темпы, Гарни, мой мальчик, я порву с «Уитли». Вычеркну их из моего списка и отправлю ящики предназначавшихся им яиц их коммерческим конкурентам. Немножко слишком множко. Работаешь тут не покладая рук, дирижируешь всем, а эти людишки имеют наглость беспокоить меня своими дурацкими претензиями. Идем-ка в дом, малышок, выпьем и обговорим, что к чему.

А на следующее утро я услышал, как он зовет меня голосом, в котором различались беспокойные нотки. Я прогуливался после завтрака по загону, как у меня было в привычке, грезил о Филлис и пытался привести мой роман в форму. Я только что отработал эпизод для начала книги, мутный более обычного, когда Укридж позвал меня из куриного выгула.

— Гарни, бегом сюда. Я хочу, чтобы ты увидел нечто.

— Что там еще? — спросил я.

— Чего не знаю, того не знаю. Посмотри на этих куриных, они вот уже полчаса так.