Любовь навылет
Шрифт:
Дашу парализовал страх. Она чувствовал, что Оленев ждёт от неё приказаний, каких-то распоряжений по взлёту, но не могла припомнить, что обучалась лётному делу. Она ведь закончила экономический, финансы и кредит. Когда она стала пилотом? Но в любом случае нужно что-то сказать. Например: «Сегодня пилотируешь ты, а я буду наблюдать». Или «мониторить»? Кажется, именно так они и говорят.
Она сглотнула комок в горле и спросила:
— Хочешь меня трахнуть? — и тут же обмерла от ужаса.
Нельзя отвлекать пилота во время взлёта дикими похабными вопросами! Нельзя хватать его за руку,
— С чего ты взяла? — поинтересовался Оленев и плавно двинул РУДы вперёд.
Двигатели заревели во взлётном режиме, кресло ударило в спину. Задержав дыхание, Даша смотрела, как полоса несётся им навстречу. С левого места казалось, что они едут неровно, но секунды бежали, скорость росла, и внезапно Даша ощутила, как самолёт отдаётся воздуху, как уверенно ложится своим железным телом на его сильные тугие струи. Они не разобьются, это невозможно. Они улетают в самое безопасное место на земле — в небо. Катастрофы случаются только на земле.
— Извини, — сказала Даша, — за глупый вопрос. Вечно я спрашиваю что-то не то.
— Спроси то, — посоветовал Оленев.
Он взял штурвал на себя, и самолёт взмыл в воздух, быстро набирая высоту. Даша затрепетала от радостного предчувствия. Он разрешил ей задать вопрос! Но это должен быть правильный вопрос, а не какой-то бред, которым она обычно его донимала. Но что спросить? Про Катю? Что в ней такого особенного, что трое не самых плохих мужчин по уши в неё влюбились? Про Аллочку — какие у них отношения? Про Эдика — зачем они обсуждали Дашу без её ведома? Про Федю — неужели Оленев его простил?
Розовая столовая в торце ВПП всё уменьшалась и уменьшалась и наконец стала неразличимой на фоне дремучей тайги.
— Ты меня любишь? — спросила Даша.
— Да, я тебя люблю.
Даша захлебнулась от счастья. Оно волной прокатилось по телу и взорвалось в паху сладким спазмом, длинной бесконтрольной судорогой, сердце едва не выскочило из груди.
Она проснулась словно от толчка, прижимая пальцы к влажным трусикам. Села в постели, не понимая, где находится, пока очертания комнаты не проступили во тьме. Сквозь неплотно сомкнутые шторы пробивался розовый утренний свет.
— Дашенька, что с тобой? Приснилось что-то плохое? — Эд тронул её за плечо.
— Представляешь, — ответила Даша, — мне снилось, что я лётчик. Надо взлетать, а я не помню, как это делается. Такой ужас…
— О боже, — пробормотал Эд, — могу себе представить.
— Там был… ещё какой-то пилот, и он взял управление. Я думала, мы разобьёмся, но мы взлетели — и мне стало так хорошо. Я никогда не испытывала такого счастья. И главное, всё было реально, как в жизни. Всё по-настоящему.
Она имела в виду оргазм, но решила не уточнять.
— В жизни всё не так, Даша. Никакого особенного счастья, обычная работа. Они сидят в кабине и ждут разрешения на взлёт. Болтают по телефону, курят в форточку или пьют кофе. — Эд нежно гладил её между лопаток, а Даша боролась с желанием сбросить назойливую
Даша подумала, не сходить ли попить воды. Сердце ещё учащённо билось.
— Откуда ты знаешь, что они делают перед взлётом? Отец рассказывал или ты летал в кабине?
— Летал, конечно. И в детстве, когда отец брал меня в рейсы, и сейчас — это называется «облёт воздушных трасс». Но я и так каждый день вижу, чем занимаются пилоты.
— Откуда ты видишь? Из своей башни?
— Ну да, у меня же бинокль есть. У всех диспетчеров есть бинокли, визуальное наблюдение никто не отменял.
— Я не знала. Прикольно. Ты, наверное, всё сверху видишь, да? Пойду водички попью. Лежи, не вставай, мне не нужна помощь.
После этого сна в душе поселилось сосущее чувство тоски. Она могла бы решить, что иррационально тоскует по небу, как любое бескрылое существо, если бы не знала, что тоскует по любви.
Когда-то она мечтала встретить мужчину, с которым у неё сложились бы уважительные и доверительные отношения. Мечтала выйти замуж и родить детей. Мечтала об интересной работе и финансовом благополучии. О большом красивом доме, об отпусках за границей, о семейном уюте. Теперь же у неё было всё: стабильные отношения, предложение о замужестве, любовь и забота достойного мужчины и даже благосклонность начальницы-свекрови. Беда в том, что этого оказалось мало. Теперь она мечтала только об одном — о любви. И не просто о какой-то абстрактной любви с каким-то абстрактным человеком, а о вполне земной любви с небесным Матвеем Оленевым.
Она поняла, что любовь — это когда просыпаешься, и первая мысль о нём, а перед сном наоборот — он последнее, что крутится в голове. И ничем эти мысли из головы не выбить. Днём Даша отвлекалась, сортируя пачки неоплаченных счетов и успокаивая по телефону нервных поставщиков, а после работы тоска поджидала сразу за дверью офиса: «Вот она я». И Эд Усольцев рядом с ней. И велосипед.
Однажды Даша спросила:
— Почему ты меня терпишь? Ты же видишь, что я тебя не люблю.
— Вижу, да. Ты так и не простила меня, но пройдёт время…
— И ничего не изменится.
— Мы этого не знаем, Даша. В жизни всякое случается. Ты со мной — этого достаточно. Я никогда не был так счастлив. Мне иногда хочется умереть, чтобы всё оставалось как сейчас. — Его глаза заблестели: — Я очень боюсь тебя потерять. Я презираю себя за этот страх, но ничего не могу с собой поделать.
Даша прекрасно его понимала. Если бы Оленев сказал: «Я люблю свою бывшую, но согласен быть с тобой, пока мне это удобно», — она бы тоже не жаловалась на судьбу. Лучше так, чем вообще никак. Всё равно в любви кто-то отдаёт, а кто-то принимает — таков закон. И ещё неизвестно, кто в выигрыше. Даша готова была отдавать свою любовь совершенно бескорыстно и до самого донышка, лишь бы Оленев согласился брать. Но Оленев считал, что шансов у них нет, и с этим приходилось мириться: последнее слово всегда за тем, кто любит меньше.