Любовь не для заучек

Ареева Дина

— Гриша! — мама с упреком смотрит на мужчину и показывает глазами на меня.

— А что я такого сказал? — удивленно вскидывается тот. — Или Ангелинка не слышала слова «пиздюк»? Ты лучше скажи ей новость.

— Какую новость? — спрашиваю настороженно.

— Мы подали заявление в ЗАГС, — отвечает Григорий, не дав маме открыть рот. — Так что твоя мама можно сказать, невеста.

Два месяца спустя

Я больше ничего не знаю о Демьяне.

В универе начались занятия, но узнать мне не у кого. Я в первый же день подстерегла Артура, чтобы спросить, но он только хмыкнул свысока.

— А я откуда знаю, что там с Демьяном? Мы с ним больше не друзья. По твоей же милости. Ну подумаешь, трахаться захотел! А ты не видела, что я бухой? Надо было бежать и ябедничать. Теперь Демон меня знать не хочет. Он вообще никого видеть не хочет, насколько я знаю.

Спорить с таким бесполезно, поэтому больше к нему не подхожу. У нас лекции в разных корпусах, так что мы даже не пересекаемся.

Мама с Григорием поженились, он сейчас живет у нас, пока в его квартире идет ремонт.

Сегодня дома только мы с мамой. У нее выходной, Григорий поехал к себе проследить как кладут кафель. Я пришла из универа, и мы собираемся обедать.

Звенит домофон, мама включает динамик, и я слышу ее непривычно сухой голос.

— Не уверена, что это нужно, Анна Александровна.

— Пожалуйста, Лидия, — звучит из динамика вымученное, — впусти меня. Умоляю...

У меня чуть вилка не выпадает из рук. Выползаю из-за стола, выхожу в прихожую, и когда вижу Вишневскую, внутренне ахаю.

В кого превратилась за такой короткий срок эта холеная ухоженная женщина? От яркой внешности не осталось и следа, лицо осунулось, под глазами пролегли темные круги.

Волосы тусклые, стянуты на затылке в гульку. Но главное, глаза. Если раньше они ярко блестели, то сейчас ее взгляд потухший и усталый.

— Спасибо, что впустила, Лида, — говорит она просто и смотрит на меня. — Я пришла к тебе Ангелина.

— Я... Слушаю вас, — лепечу, потому что сердце сжимают щупальцы страха. И предчувствия меня не обманывают.

Вишневская внезапно бухается на колени и хватает меня за запястья.

— Спаси моего сына, Ангелина, — она некрасиво кривит лицо, по которому бегут прозрачные струйки, — прошу тебя. Спаси его.

— Что... что с ним? — мой голос срывается, получается сипло и отрывисто.

— Он не хочет жить! — женщина передо мной заходится в рыданиях, и мы с мамой обе бросаемся к ней, чтобы поднять.

Усаживаем ее на пуфик. Мама бежит за сердечными каплями, я присаживаюсь на корточки.

— Прости меня, детка, — шепчет она, вытирая слезы, — я столько гадостей тебе наговорила. Я же не знала, не знала. Думала, он тебя правда виноватой считает, пока Геннадия не забрали...

— Он считает, — говорю ровным голосом, — и ненавидит. Я была у него в больнице, он меня выгнал.

—

Знаю, детка, знаю, — качает головой Анна, — только дело совсем не в этом. Он просто... Просто не хотел, чтобы ты его видела таким, понимаешь? Он и сейчас не хочет. Но я слышу, как он тебя во сне зовет.

Грудь сдавливает тисками. Демьян зовет меня, я прихожу к нему во сне. Он ведь тоже, тоже мне снится...

Мама приносит лекарство. Вишневская запивает водой таблетку и с благодарностью возвращает стакан.

— Но почему, Анна Александровна? — не могу сдержать всхлип. — Почему вы говорите, что он не хочет жить?

— Когда нас выписали домой, врачи давали сдержанные, но неплохие прогнозы, — отвечает она медленно, откинувшись на стену. — Главное добиться чувствительности, тогда можно будет говорить об операции. Нужны массажи, растирание, тренировки. Я верила, поддерживала Демьяна, и он тоже верил. Но сейчас... Он потерял веру. Целыми днями лежит, смотрит в потолок. Не соглашается ни на какие процедуры, а я договорилась, что буду возить его в реабилитационный центр. Даже массаж сделать не дает. И я боюсь, что он... что он...

Она рыдает, мама смотрит на нас, поджав губы. Весь ее вид транслирует «Не смей!»

Отворачиваюсь, поднимаюсь с корточек, стараясь на маму не смотреть.

— Я поеду с вами, Анна Александровна. Не знаю, что из этого получится, но я попробую с ним поговорить.

Под перекрестными взглядами двух женщин — убийственным маминым и благодарным Вишневской — разворачиваюсь в сторону комнаты и иду переодеваться.

Глава 20

Демьян

Я долго верил, что это ненадолго.

Да бля, я вообще не сомневался. И врачи твердили в один голос, что я встану и пойду. Что у меня что-то там куда-то сместилось, и это что-то просто надо вставить обратно.

— Имеет место временное онемение конечностей, — успокаивал очередной профессор, — а как появится чувствительность, мы вас прооперируем, молодой человек, и будете как новый.

— Но почему сейчас нельзя? — спрашивала мама.

— Нежелательно, — уклончиво отвечал профессор, — зачем лишний раз применять наркоз? Это никакому организму не на пользу, даже такому молодому и крепкому.

Я не спрашивал, потому что и так понимал — им нет смысла со мной мудохаться, если заведомо известно, что я не пойду. Впадлу тратить время и силы, это ясно и понятно.

Но время шло, нихера не появлялось. Энтузиазм моих докторов поубавился.

— Реабилитация затянулась, так бывает, — мямлил профессор, отводя глаза. — А мы можем пока подобрать подходящее кресло. Есть современные модели на электронном управлении. Можно управлять со смартфона...

Я это воспринял как издевку, но в кресло все-таки сел.