Любовь, опрокинувшая троны

Прозоров Александр Дмитриевич

– Наши встречи не прошли бесследно, мой любимый. Вот уже больше двух месяцев, как я хожу тяжелой.

– Ты беременна?! – У Федора Никитича округлились глаза. Можно было подумать, до сего мига он даже не догадывался, откуда берутся дети! – И что теперь будет?

– Плод можно либо вытравить, – поморщилась Ксения, – либо родить. Родить и отдать кому-нибудь на воспитание. Коли платить серебро за присмотр и уход, будет расти себе чадо в покое и благополучии, и я даже смогу его навещать. Я полагаю сказать родителям, что хочу поселиться страдницей

в Горской обители. Они давно уже этого от меня ждут и потому поверят. Сама же поеду в Заволочье, найду хорошую семью, договорюсь… Ну, а через полгода или через год, как сложится, вернусь и скажу, что в монастыре не понравилось.

– Полгода… – эхом повторил боярин.

– Полагаю, в конце месяца надобно будет отъезжать. Иначе живот заметен уже станет.

– Ты опять собираешься сбежать… На целых полгода! Даже на год. На целую вечность!

– Я не хочу убивать нашего ребенка, – шепотом ответила Ксения. – Травить его не стану.

– Потерять тебя на полгода… И лишь ради того, чтобы наше дитя выросло простым смердом?

– Если ты захочешь, то, как подрастет, можешь дать ему доход. Тогда он станет служилым человеком.

– Полгода, год… – откинулся на спину Федор Никитич. – Детей в чужие руки…

– Зато они будут живы. Их в любой день можно будет навестить, обнять.

Боярин с силой потер ладонью лоб, болезненно поморщился и сказал:

– Я знаю способ лучше. Я знаю, как сделать так, чтобы ты никуда не убегала, не уезжала, не пропадала, как обойтись без расставаний, без хитростей и тайных знаков, как сделать так, чтобы все твои ночи принадлежали мне, а дни… И дни тоже были моими. И все вечера, и все рассветы. Ты просто выйдешь за меня замуж!

– Нет, не выйду, – покачала головой Ксения. – Я знаю, мой любимый витязь, ты благороден, честен и хочешь поступить по совести. Но я не могу стать твоей женой. Я порченая, старая и худородная. Твоя супруга должна быть достойна тебя, должна иметь благородное происхождение и безупречную судьбу. Мне же, мой могучий кречет, вполне хватит твоей любви. Я буду твоей, покуда в твоем сердце останется для меня хоть малый уголок… А когда настанет час, то просто уеду к нашим детям. И буду счастлива.

– Ты выйдешь за меня замуж, – ответил Федор Никитич. – Мы никогда больше не расстанемся ни на миг, дети будут расти рядом с нами, и тебе не придется к ним уезжать.

– Я благодарна тебе, мой любимый, но твое благородство излишне, – мотнула головой женщина. – Я никогда не желала венчания. Не хочу, чтобы через пять или десять лет ты проклял меня и себя за сей светлый порыв. Чтобы твои друзья шептались у тебя за спиной, показывая на меня пальцем, а родичи укоряли неравным браком. Для моего счастья вполне достаточно твоих ласк. Ничего более мне не надобно.

– Ты, наверное, не поняла, боярская дщерь Ксения свет Ивановна, – подмигнул гостье Федор Никитич, снова поднимаясь на локоть. – Я не прошу тебя стать моей женой. Я тебе приказываю!

– С чего это ты вдруг стал мною командовать?! – тут же вскинулась Ксения.

– Вспомни

про перо ворона! – засмеялся боярин. – Ты поклялась исполнить любую мою прихоть! Вот и выполняй. Желание ты услышала. Теперь ступай домой и готовься к свадьбе. Завтра я пришлю сватов. – Мужчина чуть наклонился и легонько щелкнул Ксению по кончику носа: – Собирайся домой, мой лягушонок! Сегодня ты наденешь свою зеленую шкурку в последний раз. К концу месяца станешь моей целиком и полностью. До самого последнего мгновения и до самого крохотного волоска!

В этот раз Ксения вошла на отцовский двор через калитку и оказалась тут же замечена стоящими на крыльце родителями.

– Ксюшка, ты опять за свое?! – стукнул кулаком по перилам старый боярин, одетый ради свежего дня в суконный кафтан с беличьим воротником и заячью ушанку. – Токмо я радоваться начал, что ты в разум вошла, ан ты опять ночами дома не ночуешь, баба гулящая! Совсем стыд потеряла!

Матушка молчала, стягивая на груди овечью душегрейку, однако смотрела укоризненно.

– Все, ты меня довела! Коли словам никак внять не способна, стало быть, сейчас вожжи принесу!

Боярская дочь тем временем поднялась по ступеням крыльца и тихо сказала:

– Папа, а я замуж выхожу…

– Ишь ты, сподобилась… – чуть понизил тон Иван Васильевич. – Правда, что ли? Кто же вдруг на тебя польстился, горемычная?

– Боярский сын Федор Никитич…

– Это который с Петровки, что ли, мясом торгует? Жилкин земляк?

– Это который с Варварки, – покачала головой Ксения. – Царский брат.

– А чего же тогда не сам царь-батюшка?! – моментально взвился боярин. – Али султан сарацинский с персидским шахом?! Тьфу, совсем умом тронулась с гулянками своими! – в сердцах сплюнул Иван Васильевич. – Женихи ей уже с пьяных похождений мерещатся. Пошла прочь с глаз моих, ведьма бесстыжая!

Ксения перечить не стала, но в дверях обернулась:

– Вы бы все же приготовились сватов встретить. А то нехорошо как-то получится.

Женщина вошла в дом, и Мария Ивановна быстро перекрестилась:

– А вроде как серьезно она сказывала, Ванечка?

– Может, что и так, – неуверенно пожал плечами боярин. – Может, поманил кто-то обещанием таковым для разврата? В ее-то положении за любой посул, ровно утопающий за соломинку, ухватишься! – И Иван Васильевич тоже осенил себя крестным знамением, вздохнул: – Эх, горемыка наша горемычная… За что же ей выпала таковая судьба мучительная?

Ксения тем временем поднялась к себе в светелку, сняла платье, разложив на лавке проветриваться. Подняла крышку сундука, достала шкатулку с драгоценностями: парой жемчужных сережек, янтарными бусами, иконкой в серебряном окладе, бисерными нарукавниками. Достала из сокровищницы перо ворона и откинулась с ним на постель. Подняла над лицом и подула. Легкое перышко взмыло ввысь, затем начало опадать. Женщина опять подула, заставив его взмыть обратно, подула снова… И неожиданно для нее самой глаза Ксении защипало от слез.