Любовь Орлова
Шрифт:
Эйзенштейн вскоре организовал при театре Пролеткульта передвижную труппу — «Перетру», с которой и создал свою первую самостоятельную театральную постановку по пьесе А. Островского «На всякого мудреца довольно простоты». Для смелых экспериментаторов-ниспровергателей пьеса великого классика стала лишь поводом для поиска новых «революционных» форм, в необходимость которых они тогда искренне верили. Афиша спектакля в этом смысле была более чем красноречива: «“Мудрец, или Всякого довольно”. Вольная композиция текста С.М. Третьякова, монтаж аттракционов С.М. Эйзенштейна».
Александров играл Глумова — легкомысленного молодого авантюриста без определённых занятий. «У меня была чёрная
Позднее, уже будучи всемирно прославленным, седым и импозантным, Григорий Васильевич, сидя в президиуме разных ответственных заседаний в Доме дружбы, не раз вспоминал, как именно здесь, в этом роскошном дворце Морозова, он в славные 1920-е годы ходил по канату под потолком над всем зрительным залом.
Я-то его помнила как раз в расцвете его солидной импозантности и просто не могла себе представить этого седовласого и уже грузнеющего красавца скользящим по проволоке на рискованной высоте, да ещё крутящим сальто!
Но самое главное в этом эксцентричном спектакле было то, что его создатели ввели в театральную среду язык кинематографа. Они сняли фильм «Кинодневник Глумова», который расширил рамки чисто театральных средств выразительности, и внутри сценического действия возникал язык кино. Для съёмок этого фильма Александров, исполнявший главную роль, дирижировал целым шумовым оркестром, который состоял из кастрюль, бидонов, пищалок, банок, склянок и прочих подручных материалов.
«На всякого мудреца довольно простоты» — это было из ряда вон выходящее зрелище, которое сочетало театр, кино, цирк, мюзик-холл и содержало начало начал всего того, что затем развивал в своём сверкающем весельем и смехом творчестве дерзкий и обходительный «босоногий комиссар». В дальнейшем все его фильмы будут так же изобретательны и по-прежнему полны юношеского экспериментаторства. И цирк, и мюзик-холл — эти александровские пристрастия всегда будут сопровождать его кинокомедии.
«Я всегда обожал цирк», — говорил Александров. Для работы в спектакле он брал уроки акробатики у знаменитого московского циркача Руденко. Когда кто-то из группы Руденко заболевал, Григорий Александров вместе с профессиональными гимнастами совершал воздушные полёты.
И ещё одно более чем важное обстоятельство. В спектакле «На всякого мудреца довольно простоты» сложилась так называемая «железная пятёрка», которая затем в течение десяти лет вместе с Сергеем Эйзенштейном создавала те киношедевры, которые в буквальном смысле слова потрясли мир. Вот их имена: Григорий Александров, Александр Антонов, Михаил Гоморов, Александр Лёвшин, Максим Штраух. Это были асы и рыцари профессии, одержимые кино и не знавшие слова «нет» в самых невозможных ситуациях, неизбежно возникавших в процессе создания фильмов.
Уже в 1924 году Эйзенштейн со своей верной командой снимает первый самостоятельный фильм «Стачка», о котором сразу же заговорили как о событии. Александров в нём ещё и снялся в эпизоде как актёр. А через год, в 1925-м, Сергей Эйзенштейн создаёт картину «Броненосец “Потёмкин”», которая впоследствии будет названа лучшим фильмом всех времён и народов. Александров здесь снова продемонстрировал своё владение всем многообразием кинопрофессий. Он был соавтором сценария, ассистентом режиссёра и актёром — играл роль офицера Гиляровского. Оглушительный успех ещё сильнее сплотил «железную пятёрку» вокруг своего лидера, и они делают фильм за фильмом.
Далее Г. Александров —
Поехать в Америку помог и счастливый случай. В Москву приехал президент кинокомпании «Юнайтед артисте» Джозеф Шенк вместе с прославленными звёздами — Дугласом Фэрбенксом и Мэри Пикфорд. Восхищённый актёрским блеском Фэрбенкса, Александров даже сына назовёт в его честь — Дугласом. А Шенк (Иосиф Шенкер, родился в Рыбинске в 1878 году) оказался родственником Эйзенштейна по материнской линии и очень помог ему, Александрову и Тиссэ в хлопотах о зарубежной поездке.
Европа и Америка открыли для Александрова невиданный мир технических возможностей киноволшебства. Именно там он понял, что без соответствующей техники в кино делать нечего. С тех пор Александров навсегда остался неистощимым изобретателем бесконечных технических новшеств и кинотрюков, благодаря которым среди профессионалов у него сложилась прочная репутация режиссёра, который затрачивает на съёмки баснословные суммы и делает «богатое кино». Однако обходительный Гриша умел так подсветить и так скомбинировать несколько метров тюля и буквально три палки, что добивался действительно ошеломляющего зрелищного эффекта. Он всегда обожал цирк и знал толк в фокусах.
В Европе он снял свои первые самостоятельные и к тому же звуковые фильмы. В Париже по заказу фирмы «Гомон» — «Сентиментальный романс» и в Германии — «Женское счастье — женское несчастье». Сценарий писал сам и ставил тоже сам. Его оператором был Тиссэ. Первый самостоятельный звуковой фильм Александрова «Сентиментальный романс» состоял всего из одной части, в нём звучала музыка — на фортепьяно играла актриса, которая, как потом оказалось, была очень похожа на Любовь Орлову. Его встреча с ней состоится через три года.
Из Европы советские кинематографисты отправились в Америку — страну, где был легендарный Голливуд и где жил ещё более легендарный Чарли Чаплин. Именно на его вилле остановились эти трое, и дружбу с Чаплином Григорий Васильевич пронёс через всю жизнь. Тогда они вместе плавали в лодке по океану, гребли и во всё горло распевали «Волга-Волга, мать родная…».
Жизнь вообще была сверхинтересна, но тоска по дому и по любимой молодой жене напоминала о себе постоянно. Красавец Александров был настоящий мужчина, а, как известно, именно настоящий мужчина способен на подлинное чувство и верность этому чувству. Поэтому писал он на родину много и часто. В фонде С. Эйзенштейна в РГАЛИ (Российский государственный архив литературы и искусства) сохранилось несколько писем Александрова из Европы и Америки жене Сергея Михайловича — Пере Аташевой. Судя по всему, обе пары — Эйзенштейна с Перой и Александрова с Ольгой — связывали тесные и доверительные дружеские отношения. Перу Аташеву Григорий Васильевич галантно называл Перл — Жемчужина. Я приведу здесь наиболее интересные выдержки из тех трёх писем, что до сих пор сохранились среди бумаг Эйзенштейна в его архиве, куда каждый исследователь может прийти и прочитать любые документы, включая и эти, но никто этого почему-то до меня не сделал, предпочитая слухи и сплетни, но не факты и документы.