Любовь по обмену
Шрифт:
— Вот так? — Вдруг спрашивает он, переводя на меня взгляд.
— Что? — Хмурюсь я, вновь уставившись на подрагивающую крыльями на моей руке бабочку.
— Я про твою улыбку. — Шепчет он. — Это я ее заслужил? Или махаон?
Встряхиваю головой, потому что кожи на моем предплечье касается что-то горячее. Это его рука. Жар рождается где-то глубоко в груди и поднимается выше, ударяя краской в лицо, в шею и даже в уши. Смотрю, как бабочка готовится взлететь, и осторожно тяну ноздрями влажный прохладный воздух.
О, Боги… Джастин так близко,
— Махаон. — Говорю одними губами, и бабочка взлетает.
И как же я позабыла это название? Однажды в детстве бабушка в деревне показывала мне ее. «Что со мной? Почему я думаю о запахе какого-то постороннего парня, когда у меня есть мой Слава? Он далеко, но думает обо мне, скучает, ждет-не дождется, когда мы снова встретимся. А тут этот грубиян, его недвусмысленные намеки, губы идеальной формы… Боже, какие губы…»
— Значит, я еще не заслужил твоей улыбки? — Говорит Джастин, выхватывая меня из водоворота опасных мыслей. Мы оба следим за тем, как бабочка, плавно двигая крыльями, улетает прочь.
Поворачиваюсь и гляжу на него через плечо:
— Ты продефилировал перед моим парнем в одних трусах!
Мне дико страшно, что Слава не примет моих объяснений во всей этой ситуации, но я все равно улыбаюсь. Невозможно смотреть в лицо Джастину и сопротивляться его мальчишескому обаянию.
Он опускает голову в ладони, смеется и взбивает пальцами еще слегка влажные после душа волосы.
— Прости, прошу, прости. Куда мне было деваться?
И мы хихикаем вместе, как школьники. Будто и не было еще десять минут назад между нами злости, шока и взаимных претензий.
Я успокаиваюсь первой. Меня опять гложет чувство вины от того что, когда смотрю на этого парня, внутри просыпается что-то неправильное, порочное, неизведанное. Непреодолимое желание поцеловать его, и это нужно душить в себе на корню. И скорее.
— Джастин, — говорю едва слышно. — Расскажи мне, что с тобой случилось сегодня? Мы же… не враги друг другу. — Вижу его замешательство и тихонько вздыхаю. — Кто сделал это с тобой?
— Что именно? — Он на глазах превращается в ежика. Укрывается своей неприступностью и холодностью, точно колючками.
Прикусываю нижнюю губу, затем говорю:
— Я о твоем лице.
Джастин не отворачивается. Он долго сканирует меня взглядом, затем улыбается, словно думает о чем-то очень приятном.
— Это я играл в футбол. — Признается он, наконец, и улыбается все шире.
Пожимает плечами, давая понять, что ничего серьезного не случилось.
Но у меня уже все внутри неприятно холодит. Почему слово «футбол» в моей жизни всегда ассоциируется только с кровью, болью и жестокостью?
— Где? — Спрашиваю. — Где ты играл?
Я ему не верю. Мне не спокойно оттого, что он мне врет. Боится сказать, что его просто избили.
— Не знаю. — Закатывает глаза и снова улыбается. — Я куда-то забрел. Большой
Качаю головой. Выдумщик. Мужчинам всегда тяжело признаться, что они получили «люлей», а этот еще врет так складно да мечтательно улыбается. Точно все мозги ему отбили! Иначе, не стал бы потом в одних трусах по крышам бегать.
— Скажи мне правду, Джастин. — Прошу, заглядывая ему в глаза. — Кто тебя избил?
— Они меня не били. — Отмахивается. Теперь его взгляд снова серьезен. — Я просто пришел, увидел, как какие-то парни в форме играют, попросился с ними. Ну… и они поставили меня в ворота, устроили что-то вроде проверки на прочность…
Господи, да он сам не уверен!
— Они что, били по тебе мячом?! — Говорю я и тут же прокручиваю в мозгу, что сказала. У меня от ужаса слова в предложения не складываются.
— Да, но потом мы славно поиграли в футбол, так что все нормально.
Если бы я стояла, то сейчас тихонечко скатилась бы по стеночке. Мои коленки начинают трястись, руки сжимаются в кулаки.
— Кто они? Нужно выяснить, где это произошло, и позвонить в Полицию.
Теперь Джастин хлопает ресницами и в недоумении разглядывает меня.
— Вот уж нет. — Твердо говорит он.
— Еще хорошо, что ты не попал на… gang — Слово «банда» кажется мне единственно уместным в определении гопников, на которых мог нарваться этот сумасшедший. — Те бы на тебе живого места не оставили, ограбили бы. Тебя ведь не ограбили, нет?
Джастин смотрит на меня снисходительно. Он поджимает губы и странно лыбится, точно хочет пожалеть. Меня это жутко бесит. Переживаю за него, а ему все смешно!
— Все в порядке, Зоуи. — Хлопает меня по плечу, и это прикосновение обжигает, как горячие щипцы для завивки. — Мне никто не причинил вреда. Контактный спорт всегда будет жестоким. Не важно, где все происходит: в школьном дворе или в профессиональной лиге. Это я еще с детства уяснил.
У меня перед глазами проносятся кадры фильма про хоккеиста Харламова, где он стоит в воротах, а в него одна за другой с огромной скоростью летят тяжелые шайбы. Я вся сжимаюсь от страха, и эти картинки уходят, уступая место воспоминаниям, когда Степа возвращался домой с разбитым лицом и прятался у себя в комнате, чтобы отец ничего не заметил. А его руки… они были в крови… в чужой крови…
— Это ужасно. Отвратительно. — Трясусь я. — То, как люди обращаются друг с другом. И то, чем они это оправдывают.
Джастин смотрит на меня с интересом.
— Зоуи, а что такое «amerikos»?
— Они называли тебя так? — Вспыхиваю я.
— Да.
— Это значит… американец… — Убираю волосы за уши. — В несколько обидном смысле. Совсем немного, но так и есть. Не знаю… как если бы они сказали «янки» или что-то вроде того. И обидно, и вроде нет.
А сама прокручиваю в голове другие оскорбительные словечки, которые слышала за свою жизнь, и проглатываю их, так как вслух точно никогда не смогу сказать.