Любовь по обмену

Сокол Лена

— Вроде да…

— Хорошо. Приходи пока в себя, скоро начнутся игры.

— Спасибо. — Отхлебываю горячий напиток, и мне сильно обжигает язык. Морщусь. — И за то, что форточку открыли, спасибо тоже.

— Ну, ты нормально тоже — залез вчера, как медведь в малинник.

— Я… — Виновато оглядываю девчонок. — Простите, девочки. Я мало что помню…

— Да все нормально, — смеется Ира, расставляя перед нами тарелки с пастой. — Больше всех досталось Зойке, ты ж ее кровать занял.

Стесняюсь поднять взгляд на Зою. Смотрю на макароны с кусочками мяса,

как на последнее спасение и тяжело вздыхаю. Точно ведь помню, как обнимал ее ночью, а на самом деле выходит, что она от меня сбежала, стоило только завалиться на ее постель. Или нет?

Ответа не знаю, потому что Зайка на меня не смотрит — делает вид, что сильно увлечена нарезкой хлеба.

— Ты ж мечтал попробовать тушенку. — Дима дает мне ложку. — Вот, самое походное блюдо — макароны «po-flotski». Туристический вариант.

— Спасибо.

Девочки присоединяются к нам, поэтому приходится немного подвинуться. С улицы уже раздается музыка, возле административных зданий кто-то проверяет микрофон, под окном звонко поют птички. А мы едим, пропитываясь запахом кофе и мяса, сначала в тишине, а потом уже отвешивая друг другу оплеухи и бросая гадкие шуточки. И мне так хорошо, что даже жаль, что вечером придется уезжать.

— А Игорю! Игорю! Та-а-ак не повезло! — Сгибается от смеха Маша.

— Да, расскажи ему. — Просит Зоя.

Мы снова встречаемся взглядами, и я слышу собственное сердце в груди. Как же он хороша с утра, как свежа. С этими убранными в высокий хвостик светлыми волосами, ясными, голубыми глазками и длинными, почти прозрачными, пушистыми ресницами. Просто куколка. Только живая. Моя.

Дима дожевывает кусок и выдает:

— Игорь сегодня утром умудрился сказать Федору Афанасьевичу, нашему завкафедрой: «Отстань, я еще спать хочу!»

Мы ржем.

— Представляешь, сколько крику было! — Хохочет Маша.

— О, так, значит, мне просто повезло, — бормочу я.

— Еще бы! — Зоя смеется. — Он так орал, что оставил там весь негатив, и сюда уже пришел расслабленный и добрый.

— Хорошо, что мы не заняли тот домик… — Выдыхаю с облегчением.

И наш завтрак затягивается еще на добрых полчаса.

Весь новый день на базе пролетает как в сказке. Игровые виды спорта, теплое солнце, много смеха, приятная усталость и сладость победы.

Мне никто не задает вопросов по поводу прошедшей ночи. И с Зоей мы об этом тоже не говорим. Что-то такое витает между нами, и это невозможно не замечать. Мы оба словно чувствуем необходимость поговорить, но так и не решаемся, чтобы все не испортить. У нее бойфренд, у меня неизбежный отъезд через несколько месяцев. Стоит ли переходить черту, из-за которой уже не будет возврата? Стоит ли оно того и не окажется ли банальным влечением, которое разрушит наши только установившиеся дружбу и взаимопонимание?

И мы молчим. Откладываем момент разговора снова и снова. Точно ходим по краю. Наши волнение, тревога, эмоции, они в воздухе электричеством, они искрами во взглядах друг на друга, они огнем в прикосновениях. Они есть, но мы старательно

делаем вид, что их не существует.

Я забиваю гол за голом в игре, потому что знаю, если победим, она будет рядом, будет радоваться вместе со мной. Мы сможем обняться у всех на виду, и это не будет преступлением.

Даже если это объятие чуточку крепче дружеского, даже если оба знаем, что в этот миг мы замираем и перестаем дышать. Даже если это на самом деле интимнее, чем кажется со стороны, и нам больно отпускать друг друга. Мы все равно отступаем назад. И это становится настолько невыносимым, что раздирает меня изнутри и требует выхода.

— Что это будет? — Спрашиваю, придвигаясь.

Мы с ней вдвоем на маленькой кухоньке. Ребята накрывают стол во дворе. Зоя чистит большим ножом картофелину.

— Жареная картошка. — Отвечает она.

— Это как?

Ее взгляд торопливо блуждает по моему лицу. Мое волнение готово перелиться через край. Так не смотрят на того, кто безразличен. Так заглядывают в самую душу.

— Сейчас почистим ее, порежем длинными такими ломтиками, тоненько. — Зоя трясет головой, будто отгоняя от себя какие-то мысли. — Она не должна быть влажной, тогда хорошо прожарится, и у нее будет вкусная корочка.

— Помогу тебе, — беру картофелину и свободный нож.

Ни черта не соображаю, как нужно ее чистить и с чего начать.

— Не порежься. — Мягко говорит она.

В ее улыбке столько доброты и искренности, что мне немедленно хочется сграбастать эту девчонку в охапку и задушить в своих объятиях.

— Вот так. Да. — Зоя следит за каждым моим движением, подсказывает, одобрительно кивает. — Только не срезай так много.

Когда картофель вымыт и подсушен, мы вместе разогреваем на плитке сковороду, наливаем в нее растительное масло.

— Первый раз ждем подольше, — говорит она, когда картофельные палочки уже засыпаны в сковороду и начинают громко шипеть, — чтобы хорошо зажарились. — Закрывает прозрачной крышкой. — Переворачивать нужно как можно реже, в этом весь секрет, иначе она превратится в пюре. В середине процесса добавим порезанный лук, а вот соль в конце.

Мы сидим на стульях плечом к плечу. Наблюдаем за жаркой картошки, будто это самое важное на свете действо. Никто из ребят за все время приготовления так и не заходит в домик. Они словно тоже чувствуют, что нам хочется побыть вдвоем. Повторяю названия продуктов на русском, и мы смеемся. А мне ужасно хочется взять ее руку в свою. Но я этого так и не делаю.

Бред, конечно. Ничто и никто не помешает мне сделать это, если захочу. Но ощущение того, как ломает все тело, как выворачивает душу наизнанку, весь этот кайф на грани боли от невозможности дотронуться до нее — это тоже своего рода изощренное удовольствие. И мы хотим испить его до дна.

Наш последний ужин на природе, сборы, обратная дорога в автобусе — все это тоже отрывает от реальности напрочь. Прощаемся с ребятами, топаем вдвоем от остановки с заметно облегченными сумками. Мы покусаны комарами, потрепаны, покрыты пылью и совершенно счастливы.