Любовь по требованию и без…
Шрифт:
И когда я судорожно вдохнула, пронзенная тысячей маленьких иголок удовольствия, накрыл мой рот своим, окончательно выбивая из моей головы все мысли.
«Девочка моя… маленькая…» – не знаю, откуда мог взяться этот шепот, но я его слышала.
И руки, – жесткие, уверенные, идеальные, – смяли мою спину, стиснули ягодицы и снова пошли по спине, гладя, придавливая и трогая ровно так, как мне надо.
Поднялись к шее, ведя по коже кончиками шершавых пальцев, занырнули в волосы.
Потянули,
И в следующий миг я уже лежала под ним, бесстыдно постанывая и запрокидывая голову, а его губы и язык, оставляли влажные дорожки, проходясь по подбородку и шее.
Двигались вниз к выступающим ключицам, прихватывая зубами и проводя по ним языком. И ниже, к затвердевшим соскам.
Потрогали их, сначала губами, затем языком, резко втянули в рот, заставив меня дернуться от болезненного, сладкого удовольствия… Двинулись ниже… еще ниже, туда, где все давно корчилось от дикого, почти неконтролируемого желания.
И когда я, задыхаясь и поскуливая от нетерпения, выгнулась, вцепилась в каменные плечи и, широко разведя ноги, со стоном потянула Эрика на себя, он остановился.
Прижался губами к моему рту и хрипло потребовал…
– Скажи это…
Глава 14
– Скажи… – потребовал хрипло, кусая мои губы и почти рыча от нетерпения. – Попроси меня…
Прижимая меня своей горячей, сладкой, неподъемной тяжестью, выдавливая из меня воздух, мысли, все чувства, кроме одной: «Хочу, хочу тебя…»
Заставляя меня хныкать и задыхаться от нетерпения. От узнавания и острого желания его тела, его рук, запаха, движений. Всего того, что я отчаянно пыталась и не смогла забыть, бессонными ночами ворочаясь и изнывая от воспоминаний.
И я хриплю, мычу, извиваюсь под ним. Вцепляюсь в него и тяну к себе: «Мой, мой, наконец, снова мой».
– Скажи, Снежа, – на краю сознания его голос, тяжелый и хриплый. И рваное дыхание, обнимающее меня даже крепче его рук.
– Эрик, пожалуйста, – сиплю искривленным ртом. Царапаю его спину и с силой кусаю плечо, маячащее рядом с моим ртом.
– С-сука, – сдавленно шипит он и впивается в мой рот. Жадно, жестко, требовательно, не жалея и не думая о моих чувствах.
Но мне и не надо, чтобы о моих, если я с тобой. Мне и не нужны мои чувства. Их давно нет, а может, и не было никогда, я уже не помню… Это с тобой я живая, настоящая, реальная… Без тебя – нет…
– Эрик… – жалко скулю, потому что еще миг, и меня опять не станет.
И чтобы выжить, подаюсь к нему бедрами, кусаю заросший щетиной подбородок, трусь, толкаюсь в его тело.
Он рычит и глухо матерится и, на миг отстранившись, входит в меня. Наконец, во мне, со мной, вокруг
Он берет все, что я даю. Жадно, ненасытно, взахлеб.
Влажно вколачивается в мое тело, заставляя мои ступни подскакивать вверх с каждым его толчком, вскрикивать с каждым его движением, растягивающим меня до невозможности. Заполняющим собой до предела, до боли.
До грани, за которой я больше не могу терпеть и разлетаюсь, взорвавшись фейерверком огненных конвульсий, разорвавших мое тело на части. И его рычание, и низкий стон вперемежку с бранью, когда он содрогается и догоняет меня на той вершине, куда взобраться могут только боги.
После мы долго лежали рядом, легко касаясь плечами, не думая, уже не чувствуя, просто существуя. Я таращилась в потолок и глупо улыбалась, зная, что живая. Просто, обыкновенно, волшебно живая.
И даже когда этот придурок повернул ко мне лицо и, насмешливо прищурившись, протянул:
– Снежо-ок, сваришь мне кофе?
Я только хихикнула и, греясь под его ласковым взглядом, известила наглого небритыша:
– Признаешься, что секс был хорошим, – сварю.
Он странно посмотрел на меня, помолчал и, подтянув к себе на плечо, крепко обнял. Потерся заросшим подбородком о мою макушку и негромко спросил:
–Ты уверена, что это был просто секс?
Глава 15
– Снежанка, а чего у него глаза закрыты? Ты его что, того… замочила? – расстроено прогудела Маря в трубку. – Жалко мужичка. Так-то он ничего, брутальненький такой. Опять же, щетина, вон какая сексуальная… И плечи широкие.
Несколько минут назад я отправила подруге фото небритыша, и сейчас она, сопя и хмыкая, делилась со мной впечатлением от увиденного.
Я насыпала кофе в турку, взгромоздила ее на плиту и зашептала, косясь на плотно прикрытую дверь кухни:
– Маря, он просто спит. Зачем мне его… того?
– Ну-у, вдруг он начал до тебя грязно домогаться, – философским тоном предположила подруга. – А ты у нас дама высокой морали и непоколебимой нравственности, вот и пришила охальника.
Вспомнив, что этот охальник проделывал со мной сегодня утром, потом еще раз утром и снова, но уже после завтрака, я покрылась стыдливым румянцем и в ужасе вскричала:
– Маря, да как ты можешь такое говорить? Неужели бы я стала труп фотографировать? Я его того… живого.