Любовь под боевым огнем
Шрифт:
– Неужели, лейтенант, вас не пленяют эти чарующие звуки? – спросил Михаил Дмитриевич. – В состоянии ли ваши подмороженные мисс вызвать на божий свет такую артистическую роскошь?
– Не скрою, игра княжны доставляет мне высокое наслаждение.
– А песнь Баяна? Это один из перлов русского творчества.
– Наши шотландские баллады…
– Ваши шотландские баллады приятны только возле кухонного очага! – выпалил ядовито Узелков.
– С этой стороны я незнаком с шотландскими балладами. Мне, господин поручик,
Вспышку Узелкова предупредил повелительно-ласковый взгляд княжны.
– Извольте, смиряюсь, – выговорил он с вынужденной покорностью, – смиряюсь, но требую награды. Вы, княжна, так прекрасно играете марш добровольцев! Рояль неподалеку.
– Марш, который так любит Михаил Дмитриевич?
– Да, тот, с которым он пройдет с нашими полками по руинам Афросиаба, Бактрии и Вавилона.
– Куда же, господин поручик?
– В Индию, господин лейтенант.
В это время гроза проявилась в таком диком величии, что все общество притаилось и припрятало свои личные счеты. Волга, нападая на подножие гурьевской усадьбы с ожесточенной яростью, разражалась ошеломляющим ревом. Ему вторили удары, покрывавшие всю окрестность громовыми перекатами.
В минуту молчания среди общества появился возвратившийся с пристани Радункин. Сообщив, что вблизи не слышно призывов о помощи, он присоединился к Михаилу Дмитриевичу и повел с ним таинственную беседу.
– Ничего из этого не выйдет, – объявил во всеуслышание в конце переговоров Михаил Дмитриевич, – и к чему? Русь так богата сдобным купеческим телом и с большими при этом капиталами…
– Михаил Дмитриевич, пощадите! – взмолился Радункин. – Я обратился к вам с открытой душой как к покровителю русских самородков…
– Ошиблись, дорогой мой, ошиблись. Я не поклонник самородков, которые, гнушаясь своим родом-племенем, забывают, что их деды драли лыко, а отцы гнули ободья в лесах. Ирина Артамоновна, позвольте попросить у вас одну минуту внимания. Кронид Пахомович желает устроить в Гурьевке спасательную станцию, но не иначе как с классической на фронтоне надписью: «На пользу человечеству от Ирины Радункиной, урожденной княжны Гурьевой».
Княжна сделала вид, что она слышит шутку, на которую можно и не отвечать. В это время мистер Холлидей предложил ей партию в шахматы, на что она охотно согласилась. Игра у них затеялась серьезная, вдумчивая.
Узелков также недурно играл в шахматы. Подойдя к столику, он уже не отходил от него и все более и более волновался при неудачных ходах княжны.
– Вы так превосходно повели свою партию и потом внезапно, точно в гипнотическом состоянии, пошли навстречу к поражению, – заметил он, когда партнер объявил ей шах и мат.
– А вы, поручик, какого мнение насчет гипнотизма? – спросил его мистер Холлидей.
– Я признаю гипноз как одну из величайших неисследованных сил природы,
– Да-а? Гм! По вашему критическому разбору игры я признаю в вас сильного шахматиста. Не удостоите ли сыграть со мной партию?
– С удовольствием, мы будем записывать все наши ходы, хорошо?
– Согласен.
Игра началась. Первый ход мистер Холлидей обдумывал очень долго, что угнетающим образом подействовало на Узелкова. Но какой же уважающий игру партнер будет торопить противника? Некоторое время княжна Ирина оставалась возле шахматного столика, и, только заметив умоляющие взгляды Радункина, она предложила ему пройти в соседний зал.
– Кронид Пахомович, я ценю ваше ко мне расположение, но, простите, я не могу быть вашей женой, – заговорила она решительным тоном. – Мы люди разных полюсов и друг друга не поймем. Вам необходима для коммерческой обстановки красивая жена из знатного рода, а для моего счастья необходим человек, обладающий умом и чувствами… Ну как бы вам это сказать? Обнимающий гармонию…
– Вам нужен англичанин! – брякнул Радункин.
– Вы думаете? Прекрасно, не будем спорить…
– И это ваше бесповоротное решение?
– Да, Кронид Пахомович, бесповоротное…
По возвращении в библиотеку княжна заметила, что Узелкову грозит позорный шах и мат. Кроме того, ей бросилась в глаза происшедшая с ним в короткое время перемена: глаза его потускнели, обычная на щеках краска уступила место серо-пепельному цвету, и в общем он выглядел тупо и бессмысленно. Передвигая автоматически шахматы, он так же машинально отмечал на таблетке каждый свой ход и вовсе не замечал, что партнер смотрит на него с обидно величавым презрением.
– Он в трансе? – тревожно спросила Ирина.
– Да, и притом он подчинился мне легче молодого кролика.
– Но, Билли, с его пробуждением окончится ли твое влияние?
– Если я того захочу. Повторяю, он кролик, и мне нетрудно держать его в повиновении, несмотря на время и пространство.
– Билли, не напоминаю ли и я этого бедного кролика? Однако пробуди его, иначе мы привлечем общее внимание.
Княжна не ошиблась. Михаил Дмитриевич давно уже следил за шахматной игрой Узелкова.
– Не нравится мне этот просвещенный мореплаватель, – заявил он наконец в среде своего кружка. – Поручик, надеюсь, вы разбили все флоты адмирала Нельсона?
Узелков не скоро ответил. В самом же ответе его, походившем на вынужденный набор слов без взаимной их связи, чувствовался переход от кошмара к жизни наяву.
– Старался… не мог… мне так тяжело! Он меня давит… освободите!
– Что с ним? – раздался общий вопрос.
– Господин лейтенант, что с ним? – спросил и Михаил Дмитриевич. – Он обеспамятел, обессилел… и куда девался его яркий румянец?