Любовь против (не)любви
Шрифт:
Валеру уложили спать в гостиной, Софья пошлёпала ногами ставить чайник, Наталья с мужем попрощались и ушли домой. Володе Анна начала что-то говорить, или не говорить, а просто просить — мол, завтра, дети, школа, деньги какие-то, что-то ещё — вот дурная баба, неужели не понимает, что человек мать похоронил! Ругнулся Володя нехорошо, ушёл и хлопнул дверью.
Ну вот, здравствуйте! И Наталья хороша, сколько раз ей было говорено — она старшая, она должна отвечать за младших, когда матери нет! А она — хвостом махнула, и была такова! Это всё её муж, у Катерины Петровны была хорошая воспитанная дочь, жила бы с семьёй — ни за что бы сейчас не ушла! Эх, нет бы сесть всем вместе, дружненько,
Остались только Софья с Анной, они сели на кухне, собрали что-то на стол, вроде — за помин души, и принялись мыть всем кости.
Наталья, оказывается, самая из них всех мудрая — потому что жила, ни перед кем не отчитывалась, никому не помогала, помощи не просила и с матерью, то есть с Катериной Петровной, общалась по минимуму. Сейчас продадут с Серёгой квартиру, уедут в Питер, как собирались давно, да на открытый скандал идти не хотели, и будут молодцы.
Валера — маменькин сынок, который сам не может ни одного вопроса в жизни решить. Ни гвоздь забить, ни полочку повесить, ни трубу в раковине прочистить, только на диване лежать да в телевизор пялиться и горазд. И Софья, оказывается, давно уже собиралась разводиться, а теперь, говорит, самое время. Зарабатывает она сейчас хорошо, им с Виталиком — это внучок младший — хватит, а Валера пусть идёт на все четыре стороны, всё равно ни копейки не даёт ни на хозяйство, ни на ребёнка, а Катерина-то Петровна вроде как ему регулярно отстёгивала.
И Анна тоже не отставала — оказывается, она уже два года какие-то книжки на своей бестолковой работе строчит и в интернете публикует, да не просто так, а деньги зарабатывает! И столько зарабатывает, что платить ипотеку сможет, а на первый взнос ей пусть Володя даст, потому что дети у них общие. А то совсем распустился — водит свою любовницу, офис-менеджера Кристинку, по ресторанам, их там видят общие знакомые и ей, Анне, потом фотографии шлют и в глаза ими тычут. А чем она, Анна, виновата, что он не умеет по-людски, а только строить всех по линейке, как покойная Катерина Петровна? И как только она, Анна, вообще выдержала этот год, когда после инсульта у свекрови они с детьми перебрались в эту квартиру! Нет, всё понятно, за пожилым нездоровым человеком нужен уход, и она, Анна, была готова ездить сюда каждый день и делать всё, что требуется — работа позволяла. Но Володя, видите ли, приказал собираться и переезжать. Правильно, Володя хотел быть хорошим сыном, а про любовницу все врут, потому что это не может быть правдой!
В самом деле, думала Катерина Петровна, какая любовница! Володя — хороший муж, за что только Анне достался, и замечательный отец для Павлика и Леночки. И нечего тут!
Катерина Петровна услышала, как открылась входная дверь, кто-то вошёл, из прихожей раздался детский голосок. Посмотреть пошли все — и обе невестки, и она.
Володя помогал снять пуховик какой-то тощей скуластой девице, одетой в вытертые джинсы и майку в облипку, куда только такой огромный вырез, зимой-то! За неё хватался мальчик лет трёх — маленький совсем.
— Это Кристина и Артём, они теперь будут жить здесь, — сообщил Володя.
А дальше начался кошмар. Анна орала, что ноги этой девицы и её ребёнка здесь не будет. Володя орал, что она здесь никто, а Кристина — его почти жена, и Артём — его сын. И что Анна пусть проваливает, но детей он у неё заберёт. Софья пыталась их разнимать, и словами, и потом — руками. А когда из гостиной, шатаясь, вывалился Валера, и матом потребовал, чтобы все замолчали, у Катерины Петровны лопнуло терпение. Бессовестные! Да как они вообще могут — вот так! Как смеют! Разве она их так воспитывала? Это невозможно, так не должно быть,
Холодный голос раздался у неё в голове внезапно, она испугалась и даже перестала слышать ссору детей.
— Это правда, ты хочешь воплотиться и жить дальше?
— Да, да, хочу! Обязательно! Непременно! Сию минуту!
— Изволь, — в голосе послышалось удовлетворение.
Как будто она могла ответить иначе! Видят же, что тут происходит!
Катерина Петровна увидела ярчайшую вспышку — в ней померк электрический свет квартирной люстры, яркой, два месяца как купленной, и она перестала различать фигуры — Володи, Валеры, Софьи, Анны… Её куда-то тащило через холод и темноту, вокруг свистел ветер, она не могла сопротивляться и не могла остановиться и вернуться.
А потом то, что от неё осталось, с необыкновенной силой впечаталось… куда-то. Катерина Петровна вдруг ощутила боль, о существовании которой уже успела позабыть, и тут все остатки сознания покинули её.
Катерина Петровна пришла в себя от холода.
Да что ж такое-то, думала она, где она есть! Неужели всё-таки на кладбище? Только там сейчас и мороз, а дома тепло, окна меняли прошлой зимой, она как раз перед новым годом получила губернаторскую премию.
Она открыла глаза… и тут же закрыла их обратно. Потому что это не было похоже ни на дом, ни на кладбище и ни на что вообще.
Помещение, сложенное не пойми из чего — не блоки, не дерево, не фанера какая-нибудь. Что ли камень? И видимо, щели никто не законопатил толком, потому что дует от стен — мама не горюй. Лентяи несчастные!
Свет проникал из окна, затянутого тоже абы как — полиэтиленом, что ли? Вроде и свет какой-то, но окно не прозрачное совсем. Или просто не мыли давно, заросли в грязи по уши?
А потом она повернулась на бок и попыталась встать с жесткой кровати, но что-то показалось неправильным, и она глянула на себя… и задохнулась от ужаса, потому что это была совсем не она. Не Катерина Петровна Корякина, семидесяти пяти лет, в девичестве Василькова, мать троих детей и бабушка троих внуков, заслуженный учитель, почётный гражданин города и лауреат множества премий — от губернатора и до министерства, а…
На убогой постели лежала худенькая девчушка, иначе не скажешь. Ножки тоненькие, ручки тоненькие, кожица прозрачная, все вены наружу. Катерина Петровна поднесла ладони к лицу — пальцы длинные, тонкие, у неё отродясь таких не было, ногти овальные, красивой формы, только острижены неаккуратно.
А на голове — волосы. Не привычная с юности короткая стрижка, потому что — зачем ещё возиться с этой ерундой — мыть, ухаживать, красить — а вот прямо волосы. Длинные, волнистые, спутанные — и невероятно рыжие. Катерина Петровна и не думала, что такие вообще бывают, не на картинках, а в жизни.
Сон ей снится, что ли? Но вроде ведь она умерла, спать не спала и снов никаких не видела. А это что такое? Забавный такой сон. Отродясь ей не снилось, что она снова молодая, да ещё и что волосы отросли. Бабушка Прасковья всегда говорила, что видеть во сне, что у тебя выросли волосы, да ещё рыжие — это к неожиданным приключениям и увлечениям, потере чести и совести, и стыда заодно. Большая была любительница толковать чужие сны, соседки к ней за этим делом каждый божий день ходили.
Попробовала подняться, но голову повело — вот прямо как в жизни и вело, закружилась, и в глазах потемнело, пришлось лечь обратно, осторожненько, чтобы ничего не повредить. Кровать громко заскрипела, где-то вне видимости раздалось какое-то шевеление — и напугало Катерину Петровну до чёртиков. Кто тут вообще есть?