Любовь раба
Шрифт:
рождая дрожь внутри. Но невозможно
не умерев, родиться к жизни вновь.
Раскрыв глаза, её очей магниты
перед собой так ясно вижу я.
И жар в груди рождается забытый,
под кожу проникая, словно яд.
– Болит?
– ее рука коснулась сердца,
прошлась ладонью вниз по животу...
рождая
вздымая возбужденья наготу.
– Как ты красив, а я не замечала.
Как ты силён и храбр, твои глаза...
–
красавица, смутившись, замолчала,
и по щеке её стекла слеза.
– Так где болит?
– Там, где другим не видно,
к словам и ласкам непривычен раб.
– Но ты свободен, победитель тигра...
Я помогу, ведь ты совсем ослаб!...
***
Как хороша невинная улыбка,
и как манят любимые уста!
Все нереально в этом мире, зыбко,
но пустоту заполнит красота.
Она так трогательно, осторожно,
так нежно держит за руку меня,
что не любить, не верить невозможно,
да и не погасить уже огня...
Очнувшись ото сна, я замечаю,
как взор её моих коснулся губ,
я тело её трепетно ласкаю,
и впитываю чувства, как инкуб.
Моя! Губами следуя по коже,
срываю таинство её одежд.
Взрываем ночь мы стонами на ложе,
сомненьями несбывшихся надежд.
Глава 5. Смертельная любовь.
Гулять в саду, переплетая руки,
губами нежно трогая уста...
Мы познаем премудрости науки
любви и страсти. С чистого листа
мы перепишем прозу нашей жизни,
сминая неудачный черновик...
...
Но нрав Судьбы становится капризней,
когда любви живительный родник
прохладой напоит, погасит жажду
страстей
Что предначертано, то сбудется однажды.
Кометой в темном небе промелькнет.
Сойдутся звезды в мрачном предсказаньи,
переплетутся нитями путей.
И будущее лишь воспоминаньем
останется для любящих людей.
***
Персидский шах, наложниц набирая
в свой вечно переполненный гарем,
мою княжну забрал. Ворота рая
со скрежетом захлопнулись, и тлен
все охватил в саду своим гниеньем,
тоской прожег, наполнив пустотой,
оставив мимолетным наслажденье.
Рокочет море, и шумит прибой.
Корабль мой ждет, полощет парусами,
и манит за собой в последний путь.
Но между адским дном и небесами
ее я слышу только: "Не забудь!..."
Я не могу любовь свою покинуть!
Без глаз и рук ее уже не жить!
И с берега в холодную пучину
нырну, чтобы наверх уже не всплыть.
Утихнут волны, жертву принимая,
Сомкнутся над моею головой:
"Кто знал любовь, тот не захочет рая"...
Так говорил один мудрец седой.
***
Как высеченный в цельном монолите,
крошится мрамор, но резец не груб.
Дела давно минувших дней и тех событий
нам пропоют фанфары медных труб.
Все тот же сад цветами зарастает,
Где бьёт родник, прозрачный, как слеза,
там мать с ребенком за руку гуляет,
и, глядя в его серые глаза,
о том, кого любила всей душою,
кто был рабом, но жизнь умел любить,
не позабудет. Над морской волною
лишь чайки стонут.
Вечно будем жить.