Любовь с первого взгляда
Шрифт:
– Точно. Вы здесь уже двадцать лет, да?
Она прищурилась.
– Пусть так… Да! Двадцать лет, хотя не понимаю, почему для вас это так важно. В любом случае я знаю об этом месте все, чего не знаете вы, и, уверяю, из-за вас у жильцов будет немало проблем.
– Но это неправда.
Она недоуменно моргнула.
– Что неправда?
– Что вы знаете все. Например, вы не знали, что дома нет в реестре запрещенных к сдаче в краткосрочную аренду зданий.
Ладно, два очка уходят к нему, если надо будет сообщить счет Мэриан. Он был прав – вот что было хуже всего. Он был совершенно прав.
И все же. Все же. Двадцать
И намерена была их использовать.
– Я помню, вы сказали, что плохо знали своего дядю, – сказала она, и его взгляд тут же переменился. Уверенность пропала в одно мгновение, сменившись сначала опаской и уязвимостью, а затем, когда она договорила, твердостью и решительностью.
– А я знала его хорошо. Он бы этого не хотел. Он любил эту квартиру.
Он уставился на нее. Далеко не тем мечтательно-звездным взглядом, как в их утреннюю встречу.
Совсем не тем взглядом.
– Наслышан, – отрезал молодой человек.
– Просто мы, – сказала она, даже радуясь, что в голосе просочились умоляющие нотки, – мы семья.
На секунду ей показалось, что это сработает. Он потупил взгляд в землю и переступил с ноги на ногу. Ей показалось, он даже кивнул.
Но если и так, то не в знак согласия.
– Что ж, Нора, – ответил он (и ей! не понравилось! как!), встретив ее взгляд своими глазами без очков и всяких признаков понимания. – Я не член вашей семьи. Так что.
Так что?
Это «так что» прозвучало как заявление. Как бы дружелюбно ни началось их общение на балконах, вернуться к нему невозможно. Теперь они по разные стороны баррикад.
Во дворе было непривычно тихо, недвижно, и у нее возникло ощущение, будто за ними наблюдают, будто все разошлись по квартирам и теперь сквозь задние двери наблюдали с любопытством и озабоченностью, как Нора разрешит ситуацию.
Так что, думала она, присваивая это заявление себе. Первой она не сломается. Она не сдвинется с места, где воздух между ними словно становился все более разреженным, а тело гудело от странного, сковывающего смятения: смеси гнева и притяжения, досады и радости.
Первой она не сломается.
Когда его телефон пиликнул снова, она не дрогнула. Но стоило ему потянуться за устройством в карман и взглянуть на экран, она позволила себе с облегчением выдохнуть. Победа по умолчанию – это все еще победа.
– Мне надо идти, – сказал он, но было ясно: ему очень не хотелось первым покидать поле боя.
«Отлично», – подумала она, лелея мысль, что все соседи увидят его уход. Когда он развернулся и пошел к задней изгороди, в ней вдруг проснулась безрассудная, незаслуженная уверенность.
– Трудности я вам обеспечу! – крикнула она ему вслед.
Он застыл. Затем развернулся и, кажется, посмотрел мимо нее, на здание, на балконы. Ей стало интересно, видит ли он наблюдающих за ними соседей. Улыбка – нет, усмешка – снова заиграла у него на лице, и она подумала (поверить не могла, что подумала!), что было бы неплохо украсть эту усмешку поцелуем.
– Раз так, хорошо! – прокричал Уилл через двор. – Хорошо, что к трудностям я привык!
Глава 4
Честно говоря, было легче думать о ней как о враге.
С врагами у Уилла опыта было достаточно. Правда, не с людьми, хотя, если задуматься, мужчину, в чьей квартире
Ты против страха. Ты против печали. Ты против злости.
Так что с Норой – судя по всему, той самой девушкой с балкона – пусть лучше будет «он против нее», а не «он против своих воспоминаний о ней». И не «он против своего к ней притяжения». И даже не «он против своих мальчишеских, глупых чувств к ней».
В течение двух дней с их последней встречи он думал о своем будущем. Вместо размышлений, какая она вблизи – длинный хвост, светло-голубые глаза, – он ходил по магазинам для дома, закупался краской, поддонами и валиками. Вместо размышлений, что она сказала – будто защищала Донни, будто эта груда кирпичей была для нее чем-то вроде семьи, – он запоем искал компании по вывозу грузов, доставку матрасов, клининговые службы. Вместо размышлений о том, что он чувствовал в подвале – неуверенность, шаткость, отверженность, – он просматривал страницы с похожим жильем под аренду в том же районе, набрасывая три варианта описания квартиры, которые выложит, когда придет время. Он был вовлечен.
И, будучи вовлеченным, он мог думать о ней и ее соседях как очередной институции. Что ж, легкий враг. Ничего личного.
Приехав к Донни этим утром, он был готов к сопротивлению, допускал, что на двери квартиры может висеть какая-то надпись. Требование прекратить или по крайней мере наспех начерканное «УБИРАЙСЯ». Но ни с чем подобным он не столкнулся, ни у кого в окне даже занавеска не дернулась, когда он заходил в дом со стопкой узких коробок под мышкой. Даже бра в коридоре выглядели равнодушно, хотя думать иначе было бы странно. Еще и тишина в квартире Донни просто оглушала: не слышно было даже шагов этажом выше.
Значит, бойкот, хорошо. Так даже легче.
Уилл начал с кухни, посчитав, что так будет проще, – вряд ли бы он нашел там что-то чересчур личное, к тому же у него был длинный список самого нужного для арендаторов, предоставленный Салли. Он включил любимый подкаст о «Скорой помощи», эпизод о синдроме длительного сдавления, который хотел послушать, и начал разбирать вещи. Оставить, отдать, выкинуть.
Проще простого.
Но тут в дверь постучали.
Он чуть не пропустил это за звоном кастрюль, сковородок и голосом женщины из динамика телефона, который во всех потрясающе мерзких подробностях описывал технику проведения фасциотомии [2] . Подняв голову, Уилл услышал второй, решительный стук и приглушенные женские голоса.
2
Фасциотомия – хирургическуая процедура, при которой проводится разрезание фасции для облегчения напряжения мышцы или предотвращения сжатия артерий или нервов.