Любовь шевалье
Шрифт:
Похоже, уже перевалило за полдень. Посовещавшись, Пардальяны решили как-нибудь переправиться через Сену и добраться до особняка Монморанси. Шевалье предложил пойти к пристани Барре, что за храмом Сен-Поль, отыскать там лодку, спуститься вниз по течению к паромной переправе и причалить возле дворца Монморанси.
Отец с сыном уже хотели уходить, но внезапно увидели ребенка, приближавшегося к воротам кладбища. Мальчик двигался медленно, держа в руках огромный сверток.
— Где-то я уже встречал этого мальца… — пробормотал шевалье.
Когда мальчик подошел поближе,
— Куда это ты, малыш?
Ребенок остановился, бережно опустил свою ношу на землю и показал рукой на ворота кладбища:
— Мне туда… Я еле добрался. На улицах столько народу! Как в праздник… Только сегодня почему-то убивают. Я сам видел: бах! И человек упал! Я сильно испугался, но все равно пошел… Я же маленький, меня не видно… Хорошо, что я все-таки добрался…
Говорил малыш спокойно, серьезно, словно взрослый:
— А я вас помню! Мы с вами как-то беседовали… Не забыли? Возле аббатства… Я тогда делал цветочки, и вы сказали, что мой боярышник очень красивый… Хотите поглядеть? Он уже готов!
Малыш ловко развернул сверток и с наивной гордостью показал свою работу — букетик из веток боярышника.
— Замечательно! — искренне похвалил его шевалье.
— Вам правда нравится? Это для мамы…
— Как тебя зовут? — поинтересовался Жан.
— Жак-Клеман, я вам говорил. Пожалуйста, попросите, чтобы меня впустили…
Шевалье постучал в дверь лачуги. На пороге появился могильщик, трясущийся от страха. Жан объяснил, в чем дело, и старик немного успокоился.
— Так ты и есть Жак-Клеман? — спросил он. — Я должен тебя проводить к могиле твоей мамы.
Мальчик последовал за стариком, за ними двинулись и оба Пардальяна. В ту минуту, когда они отошли от ворот, к кладбищенской стене приблизились два монаха.
— Брат мой, — сказал один из них, — давайте передохнем и подождем наших товарищей.
— Кроме того, мальчик должен все подготовить для свершения чуда, — заметил второй. — Но что творится на улицах, брат Тибо! Сколько смертей! Сколько крови!
— Помните, эта кровь угодна Господу, брат Любен!
— Да я знаю, знаю. Но мне так хотелось бы отсидеться на постоялом дворе «У ворожеи»… Кроме того, шальная пуля…
— Никаких шальных пуль! — строго произнес брат Тибо. — Господь защищает своих слуг!
Пока брат Любен стонал и жаловался, а брат Тибо сурово наставлял его, оба Пардальяна, могильщик и маленький Жак-Клеман приблизились к свежей могиле.
— Вот здесь лежит твоя мама, — сказал малышу старик.
Взволнованный ребенок замер перед могилой и прошептал:
— Мама… А какая она была?
— Так ты ее никогда не видел? — спросил растроганный шевалье.
— Никогда… Но я знаю, ей понравятся мои цветы.
Малыш развернул сверток, вытащил искусно сделанные цветущие ветки боярышника и начал старательно втыкать их в мягкую землю. Когда Жак-Клеман закончил, над могилой словно вырос куст боярышника и по мановению волшебной палочки расцвел в середине августа. Шевалье почувствовал, что не может не заплакать над могилой матери Жака-Клемана, над могилой бедной Алисы де Люс, похороненной вместе
Малыш посмотрел на Жана, заметил слезы у него в глазах, шагнул к шевалье, взял за руку и очень серьезно промолвил:
— Вы горюете у маминой могилы… я этого никогда не забуду… А как вас зовут?
— Шевалье де Пардальян, — ответил Жан. — Хочешь, малыш, я отведу тебя обратно в обитель?
— Нет… не надо, мне и одному не страшно… Я еще тут побуду, поговорю с мамой…
— Ну, прощай, малыш.
— До свидания, господин шевалье де Пардальян.
Пардальян-старший подхватил сына под руку, и они покинули кладбище Избиенных Младенцев.
Два монаха тем временем все еще сидели у кладбищенской стены. Через полчаса из ворот вышел маленький Жак-Клеман; заметив ребенка, брат Тибо тут же дал какие-то распоряжения Любеyу. Недовольный Любен заскулил:
— Да зачем мне туда идти… еще затолкают, а то и прикончат в свалке…
— Господь защищает своих верных слуг, вы же знаете, — отрезал брат Тибо. — Провидение вам поможет.
— Да, конечно, привидение… — отозвался брат Любен. — Про провидение я как-то и забыл…
Похоже, бывшего лакея не очень успокоили слова собрата.
— Итак, — наставлял Любена Тибо, — будьте мужественны, будьте сильны духом. Я возвращаюсь в обитель… Ведь нужно кому-то отвести ребенка…
Любен горько вздохнул; его толстые щеки затряслись от страха.
— Ну, не переживайте так, брат Любен, — напутствовал товарища Тибо, — а вот, кстати, и подмога — fratres ad succurendum [19] … Пора действовать!
С этими словами брат Тибо взял Жака-Клемана за руку и поспешил прочь.
К воротам кладбища и правда приближались fratres ad succurendum — человек пятьдесят оборванцев с бандитскими рожами. Проходя мимо них, брат Тибо подмигнул и торопливо удалился.
— Ну, понятно, — заныл Любен, — как распить бутылочку у милейшего Ландри, так вместе, а как волку в пасть — так врозь… Он-то отсидится в обители, а я должен полагаться на волю провидения…
19
Братия в помощь (лат.)
И брат Любен решительно вошел в кладбищенские ворота. Орава оборванцев, держась на некотором расстоянии, следовала за ним.
Брат Любен направился прямо к могиле Алисы де Люс.
— Что вижу я! — громко возопил он. — Боярышник расцвел!
И, рухнув на колени и воздев руки к небу, монах заголосил:
— Чудо! Чудо! Велик Господь!
— Чудо! Чудо! — закричали оборванцы, включаясь в этот спектакль.
— Вот она — Божья воля!
— Смерть еретикам!
Через несколько минут вопли стихли, и Любен затянул «Те Deum»; его поддержали все, кто был на кладбище. Весть о чуде мгновенно разнеслась по кварталу. Люди бежали к кладбищенским воротам, топтались у могил. Через четверть часа огромная толпа заполнила кладбище, и каждый мог убедиться, что куст боярышника действительно расцвел в августе!..