Любовь, соблазны и грехи
Шрифт:
– Вы обратились в новое рекламное агентство? – спросил Финли.
– Да, – ответила Лорен, ободренная его улыбкой. – За рекламу отвечает Виола.
Ретерфорд приподнял одну бровь, но промолчал, а Лорен ничего не стала объяснять. На самом деле Виола сама создала буклет от начала до конца. Замысел заключался в том, чтобы не раскрывать никаких подробностей об Игоре до последнего момента.
– Мне бы хотелось вам посоветовать, – проговорил Честер с обычной для него притворной неуверенностью, – чтобы в следующий раз вы не делали буклеты о новых художниках такими… прилизанными.
– Полностью с вами солидарен, – подхватил Ретерфорд. – Буклет русского недостаточно
Хорошо, что Лорен сидела с набитым ртом, иначе она выругалась бы в стиле Райана. Что может быть глупее, чем сравнивать Игоря с Кунсом?! Кунс сначала был агентом по рекламе Нью-йоркского музея современного искусства, потом несколько лет спекулировал акциями на Уолл-стрит и только в последнее время вздумал заделаться художником. От рекламных кампаний Кунса, которые привлекали к нему всеобщее внимание и вздували цены на его опусы на заоблачную высоту, впору было оглохнуть.
Буклет Виолы был совсем другим, но только дальтоник мог бы назвать голубую обложку с серыми буквами «прилизанной». В той же цветовой гамме был выполнен каталог. В рекламных объявлениях, предназначенных для ведущих газет и журналов, должен был фигурировать один из пейзажей Игоря. Однако в отличие от Кунса Игорь не позировал рядом со своими полотнами, как манекенщик.
– Мы попытались привлечь внимание коллекционеров к новому талантливому живописцу, но при этом избежать безудержного восхваления, – заявила Лорен.
Финли с сомнением покачал головой.
– Критики нынче дуют на воду, – сказал он. – Слишком много развелось талантливых русских.
– Когда на аукционе «Сотби» выставлялись на продажу русские авангардисты, специалисты заявили, что два полотна Поповой – подделки, – подхватил Честер. – Но аукционисты отмели подозрения и не сняли картины с продажи.
– В прежние времена такого и представить себе было нельзя!
Лорен жевала мясо, борясь с желанием ответить им грубостью. Она догадывалась, на что они намекают. Когда Таубман задумал купить «Сотби», он всех убедил, что оставит аукцион в том же виде, в каком он существовал с середины XVIII века. Но, едва завладев «Сотби», Таубман стал проводить большую часть аукционов не в Лондоне, а в Нью-Йорке. Британцы не могли с этим смириться. Лорен казалось, что она вызывает неприязнь собеседников как американка, по аналогии с Таубманом. Ей хотелось крикнуть, что ее мать англичанка и что у нее самой британский паспорт, но гордость заставила ее промолчать. Однако, судя по всему, Виола оказалась права: по целому ряду причин эти трое заранее решили, что произведения Игоря не заслуживают интереса…
Лакомясь тирамису и обсуждая с мужчинами достоинства различных десертов и ресторанов, Лорен подбадривала себя мыслью о том, что Райан уже отобрал две картины Игоря для коллекции Гриффита. Но она прекрасно знала, что неблагоприятные отклики критиков способны обескуражить самого талантливого художника. Критикам ничего не стоило заклеймить полные живости работы, назвав их фривольными, серьезные обвинить в претенциозности, а яркие краски обозвать «кричащими».
– Я должен бежать, – объявил Ретерфорд. После его ухода Лорен сказала Финли:
– Мне пора возвращаться в галерею. Спасибо за ленч. – Чувствуя, что ей так и не удалось завязать нужные знакомства, она неожиданно для самой себя добавила: – Сегодня вечером я приглашаю вас на «Мисс Сайгон». У меня отличные места!
Консультант по контактам с прессой доктор Дентон Дигсби был недоволен: клиент по имени Игорь Макаров, которому было
Как-то в детстве Дигсби забрел в гостиную, где его мать смотрела телепроповедь преподобного Малколма Оггстоуна. Преподобный, как водится, завершил проповедь просьбой к пастве прислать по фунту и обещанием молиться за расщедрившихся. Как ни странно, мать откликнулась на просьбу, и Дигсби немедленно усмотрел в этом прекрасную возможность поправить свои дела с помощью религии. Так родилась цель – самостоятельная телевизионная проповедь и платная молитва!
Преследуя свою цель, он поступил на богословский факультет и благополучно закончил его, получив звание доктора богословия. Но Дигсби был слишком умен, чтобы поверить, будто его диплом станет пропуском в волшебный мир телевидения. Он два года копил деньги и в результате поступил на телевизионные курсы. Когда подошла его очередь, он сел перед камерой, полный решимости попрактиковаться в прибыльном жанре телепроповеди. Но аудитория начала покатываться со смеху еще до того, как он закончил вводную тираду. Посмотрев запись, Дигсби понял, в чем дело. Близко посаженные глаза с темными кругами и задранный нос делали его похожим на енота. Он был попросту не создан для роли телезвезды! Досадно: ведь он так хорошо знал, что нужно делать, чтобы добиться успеха на экране…
Тот год был для Дигсби полон разочарований, зато следующий принес надежду. Он решился предложить свои услуги – бесплатно, так как не имел опыта, – Уилберу Маккалистеру, владельцу магазинов «Мутси-Тутси» на станциях подземки. В этих крохотных лавчонках торговали по дешевке непритязательной обувью.
Краснолицый и тонкошеий Маккалистер неизменно появлялся перед телезрителями в белой рубашке с галстуком-бабочкой, но никого не мог обмануть своим фальшивым Итонским акцентом. Реакция аудитории была отрицательной: никто не желал отовариваться у торговца обувью, физиономия которого похожа на старый башмак.
Дигсби проводил с Маккалистером в телестудии долгие часы. Он настоял, чтобы Уилбер оделся совсем просто – так, как одеваются его потенциальные покупатели, – и убедил отказаться от фальшивого акцента. «Целься в клиентуру!» – так звучал девиз Дигсби. Ведь Маккалистер продавал свою обувь далеко не королевской семье, так зачем прикидываться лордом?
Усилия Дигсби очень скоро дали плоды: сбыт товара пошел в гору. Постепенно Дигсби переключился на политиков, которые, насмотревшись на президента Кеннеди, открыли для себя новое понятие – харизма. С годами несостоявшийся проповедник обзавелся огромной паствой: телевизионные сенсации вытеснили традиционную журналистику. Дигсби расширял размах своего консультационного бизнеса: теперь к нему обращались спичрайтеры, костюмеры, гримеры и организаторы опросов.
Наконец Дигсби увидел в своем зеркальном окне интересную брюнетку и коренастого мужчину, закрывавшего драный зонт; у мужчины сразу вызвала интерес репродукция Шагала над столом секретарши.
– Я – Виола Лейтон, а это Игорь Макаров. У нас назначена на час дня встреча с доктором Дигсби.
– Сегодня? – спросила секретарша, разыграв удивление.
– Да. Извините за опоздание. Такой дождь…
Секретарша начала листать журнал приема, а Виола оглянулась на русского и сконфуженно улыбнулась. «Вот оно что…» – подумал Дигсби, заинтересовавшись посетителями.