Любовь среди рыб
Шрифт:
Лизи отодвинула купюру назад.
— Тебе больше пригодится.
— Тебе пригодится тоже.
— Мне не надо.
— Только вот не надо этой деланой гордости. Для меня это о’кей. Спасибо, Лизи. Перезвоню, когда дела у меня поправятся.
— Я не возьму.
— Возьмешь.
— Это кровавые деньги, ты не понимаешь? — Лизи хотела выкрикнуть это громко, но получился какой-то жалобный писк. — Это хуже, чем кровавые деньги, это деньги за душу. Я продала за них свою любовь. И всякий шанс на ее осуществление.
— Боюсь, в данном случае
— Да.
— Скажи, что я могу сделать для тебя, Лизи! — В голосе Сюзанны слышалось неподдельное отчаяние. — По мне, так пусть наш договор считается расторгнутым. Я могу поехать к Фреду в хижину или написать ему письмо и во всем ему признаться. Скажу ему, что это была моя дурацкая идея.
— Это не делает мою роль в реализации этой идеи лучше, чем она есть.
— Скажи это ему! И вали все на меня. Во всем и так виновата я. Мне-то нечего терять, Лизи. Теперь уже нечего.
— Мне тоже нечего, Сюзанна. И знаешь, что хуже всего? Я играю Мару гораздо лучше, чем Лизи.
— Мы всегда играем, кто это понимает, тот умен.
— Оставь меня в покое. Фред возненавидит Лизи.
— Может, и нет.
— Мне самой Мара нравится больше, чем Лизи. — Тут Лизи чуть не расплакалась.
— Скажи мне, что я должна сделать, — взмолилась Сюзанна.
— Ничего. Мы ничего не можем сделать. Твое издательство пошло прахом. Моя любовь пошла прахом. И чао. — Лизи встала, беспомощно огляделась, поскольку Сюзанна никак не реагировала, и обошла письменный стол. Поцеловала Сюзанну в щеку и сказала: — Все уладится. Когда-нибудь.
Сюзанна потянулась к другой стороне стола, взяла купюру и сунула ее в руки Лизи.
Лизи коротко взглянула на купюру, потом порвала ее на мелкие кусочки и вышла из кабинета.
26 июля
Проснувшись, Фред сперва не понял, где находится. Ведь и в Берлине чирикают птички — только иначе. А главное — пахло иначе. В Кройцберге пахло асфальтом, пылью, пряностями и бензином. В Грюнбахе пахло водой, землей и хвоей. Фред принял холодный душ, что не смогло заменить вошедшее в привычку утреннее купание в озере. У него болела голова.
В квартире Фреда ничего не изменилось. Конечно, не так уж долго он и отсутствовал — что могло так уж измениться? Воздух был спертый, но это легко поправить. Вчера Ёзер подивился, как он хорошо выглядит, и продал ему две бутылки вина и баночку своего тонкого турецкого табака. Обе бутылки Фред, к сожалению, выпил.
Похмелье — об этом изрядно гнетущем состоянии он успел почти совсем забыть. Похмелье лишь тогда не гнетет, если вечер накануне был веселым. Тогда говорят: было круто. Старею, сказал себе Фред.
И снял телефонную трубку.
По крайней мере, телефон мне еще не отключили, подумала Сюзанна, которая — как и каждое утро — сидела у себя в кабинете, хотя делать было почти нечего.
— Бекман, — сказала она.
Фред Фирнайс представился и поблагодарил
На письменном столе Сюзанны лежали клочки купюры в пятьсот евро, которую та самая Мара и разорвала. Ее можно склеить и обменять, думала Сюзанна, для которой театральные жесты мало что значили. Она зажала трубку плечом и раскладывала на столе пасьянс из обрывков, и тут ей в голову пришла одна идея. Последняя — может статься, спасительная — идея.
— Ну что ж, время, проведенное в хижине, оказалось не таким уж креативным, — вздохнула Сюзанна.
— Последние дни были ничего, — возразил Фред, немного помедлив. — Пожалуй, это было связано с Марой.
— Это значит, я могу питать надежду? Вы писали, господин Фирнайс?
— Да. Вполне пригодные вещи. Вы знаете, я к себе строг.
— До известной степени, да.
— Ко мне вдруг снова вернулась способность писать.
— И что, текстов хватит на книгу? — Настроение Сюзанны прямо на глазах стало улучшаться.
— Тоненькая книжечка могла бы получиться.
— Что вы хотите сказать сослагательным наклонением прошедшего времени?
— Я их сжег.
— Вы шутите?
— Нет, правда. Вы же сказали, что не хотите рифмованного. И не хотите хокку, и никаких описаний, и никаких чувств…
— Такого я никогда не говорила!
— Я думал, вы вообще не хотите лирики. Ну, тогда, значит, нет.
Сюзанна готова была разреветься и обругать этого автора, повредившегося умом, но взяла себя в руки, вспомнив, что ее сильная сторона — сохранять голову холодной. Был лишь один шанс спасти издательство. И она не должна его упустить.
— Господин Фирнайс, — сказала она ледяным голосом. — Я знаю, кто такая Мара. И знаю, где ее найти. Вы можете получить всю эту информацию от меня. При одном условии: в обмен на ваши стихи. Рабочее название книги: «Любовь среди рыб». Сейчас десять часов. У вас есть ровно тридцать часов на то, чтобы восстановить уничтоженные тексты или написать новые. И не задавайте мне вопросов про Мару. Завтра вы все узнаете. Жду вас в издательстве завтра, 27 июля, в 16 часов.
Сюзанна положила трубку. Взяла склеенную купюру, чтобы отнести ее в банк. Не в свой банк. А в тот, где ее никто не знает. Если Фред в самом деле принесет стихи, придется нарушить договор и выдать Лизи, что, возможно, будет стоить ей дружбы. Но с годами она привыкла иметь нечистую совесть даже за то, что пока даже не произошло.
Примерно в это же время Лизи находилась недалеко от Лейпцига. Отсюда она должна была повернуть на юг и дальше следовать зову сердца. Так она суфлировала себе, не будучи до конца уверенной, то ли она следует зову сердца, то ли просто потеряла рассудок.