Любовь, только любовь
Шрифт:
Его одежда, отороченная соболями и слегка отделанная серебряным шитьем, была по-своему элегантна, но издавала неприятный запах пота, и Катрин ощутила необходимость немного отодвинуться от любезного горожанина. Матье не был настолько привередлив, и вскоре завязался оживленный разговор. Выяснилось, что молодой человек был торговцем мехами и приехал из Гента, чтобы закупить русские и болгарские меха в фактории немцев-ганзейцев. Его речь, однако, была бессвязна: казалось, что присутствие красивой девушки его сильно отвлекает. Он все время глазел на нее. Катрин нашла этот взгляд неприятным и решила не обращать внимания на соседа.
В пестрой толпе на рыночной площади было на что посмотреть. Представители всех семнадцати народов,
Катрин едва успела подумать, что ему-то лучше всего видно все, что происходит вокруг, как раздался звук серебряных труб, провозгласивший о начале процессии. В тот же миг зазвонили все колокола в Брюгге, и Катрин со смехом закрыла руками уши, чтобы приглушить грохот, раздающийся с колокольни, которая, казалось, находилась над ее головой.
– Становится все труднее и труднее приобретать английскую шерсть по сходной цене, – жаловался Матье Готрэн. – Флорентийцы скупают ее всю, вздувая цены, а потом продают здесь свое сукна по смехотворным ценам. Должен признаться, что сукно у них добротное и цвета яркие, но все равно это не дело! Особенно теперь, когда появились квасцы из Толфийских копей и протравы им ничего не стоят…
– Да! – согласился его новый друг. – У нас, меховщиков, такие же трудности. Эти новгородцы требуют теперь, чтобы им платили венецианскими дукатами. Как будто наше доброе гентское золото стоит меньше!
– Ш-ш-ш-ш-ш! – сказала Катрин, которой наскучил этот торгашеский разговор. – Вон идет процессия.
Оба моментально замолчали, и гентский бюргер, воспользовавшись тем, что внимание девушки было целиком поглощено зрелищем, постарался придвинуться к ней поближе. Для этого ему пришлось склонить голову набок, чтобы не выколоть себе глаз острым рогом ее высокого, покрытого кружевом чепца. Катрин, с широко открытыми глазами, забыла о нем. Процессия приближалась.
Картина была и в самом деле великолепная. Здесь были представлены магистраты и все городские гильдии, каждая со своим знаменем. В знак уважения к реликвии на всех были надеты венки из роз, фиалок и душицы, составляющие забавный контраст с упитанными лицами.
Несколько монахов и молоденьких девушек в белых платьях чинно выступали перед самой Драгоценной кровью. За ними, гордо восседая на белом муле с золотой уздечкой и сбруей, медленно ехал епископ.
Огромный сверкающий балдахин, который четверо священнослужителей несли над головой епископа, был из резного золоченого дерева. Катрин казалось, что само солнце упало с небес во всем своем ослепительном блеске. Мантии и ризы прелата из златотканого алтабаса были вышиты золотой нитью и усыпаны алмазами. Руками в пурпурных перчатках он держал на уровне груди ковчежец, на крышке которого были изображены два коленопреклоненных ангела: их эмалевые крылья сверкали жемчугами и сапфирами. Прозрачные стенки реликвария позволяли увидеть хранящийся внутри крохотный стеклянный сосуд с коричнево-красным содержимым – Драгоценную кровь Христа, несколько капель которой собрал на Голгофе Иосиф из Аримафеи. А Тьерри Фландрский, граф Эльзасский и Фламандский, которому иерусалимский патриарх передал ее в 1149 году, доставил
Приближение столь величественной процессии послужило сигналом для всех присутствующих пасть на колени в дорожную пыль.
Буквально через минуту после того, как девушка поднялась с колен, ей пришлось опуститься снова, на этот раз в глубоком реверансе.
– Это герцогиня, – сказал кто-то в толпе.
Группа молодых женщин в роскошных одеждах шла за балдахином епископа. Все они были одеты в платья из бледно-голубой парчи, вышитой серебром и жемчугом, и в высокие остроконечные головные уборы из серебряной ткани, задрапированной голубой кисеей.
В центре этой группы выделялась молодая белокурая женщина, стройная и изящная, с кротким печальным лицом. Длинный, отделанный горностаем шлейф ее украшенного золотыми цветами голубого парчового платья, сметал цветы и листья под ее ногами. Головной убор, усеянный сапфирами, выглядел как наконечник стрелы из чистого золота. На ее груди переливались всеми цветами радуги драгоценные камни, они же украшали запястья, а пояс, составленный из массивных золотых пластинок, казался почти нелепым из-за невероятных размеров самоцветов, которыми был усыпан.
Катрин видела герцогиню Бургундскую в первый раз. Та приезжала в Дижон редко, круглый год проводя только в окружении своих женщин, в холодном и роскошном дворце графов Фландрских в Генте. Муж не выносил ее вида.
Мишель Французская была дочерью несчастного безумного короля Карла VI и, что еще важнее, сестрой дофина Карла, который, как утверждала общая молва, нес ответственность за вероломное убийство покойного герцога Бургундского, Жана Бесстрашного, совершенное три года тому назад. Филипп Бургундский очень любил своего отца, и с того дня, как узнал о его смерти, он вырвал из сердца любовь к жене лишь по той причине, что она оказалась сестрой его врага. С тех пор Мишель жила только для Бога и добрых дел. Граждане Гента обожали ее и возмущались отношением своего сеньора к такой кроткой и добродетельной женщине. Они считали это и незаслуженным и чрезмерным.
Глядя на печальное лицо Мишель, Катрин мгновенно приняла сторону жителей Гента, сказав себе, что герцог Филипп, судя по всему, глупец.
Гентский меховщик, стоявший за ее спиной, прошептал дядюшке Матье:
– Жизнь нашей бедной герцогини – мученичество. В прошлом году герцог приказал устроить пышные празднества в честь рождения своего побочного сына от госпожи де Прель. Наша добрая госпожа, бездетная не по своей вине, проплакала много дней, когда услышала эту новость. Но герцогу не было дела до ее слез, и он тут же провозгласил младенца Великим Бастардом Бургундским – было бы чем гордиться!
Чувствительное сердце Катрин переполнилось негодованием. Она хотела бы немедля бежать на помощь маленькой герцогине, так несправедливо отторгнутой мужем.
Герцог собственной персоной следовал сзади. Он ехал на лошади в сопровождении отряда рыцарей в полном боевом облачении. Они изображали участников кортежа графа Тьерри Фландрского, которому Бургундия была обязана Драгоценной кровью. По этой причине герцог облачился в доспехи минувшего века. От плеч до колен его покрывала кольчуга, а на голове под остроконечным шлемом был виден кольчужный капюшон, оставляющий открытым только строгий овал его лица. На его боку висел длинный, широкий и плоский меч. В правой руке, затянутой в стальную перчатку, он держал копье, на котором трепетал вымпел, несущий цвета Фландрии. На правом локте висел щит продолговатой миндалевидной формы. Окружавшие его рыцари, одетые в той же манере, выглядели как величественный лес мрачных и неподвижных статуй из вороненой стали. Глаза Филиппа смотрели поверх людских голов и, казалось, не видели ничего. Каким надменным, далеким и презирающим всех он казался! Катрин, вновь склонившаяся в почтительной позе, сказала себе, что он, определенно, неприятная личность.