Любовь в Крыму

Мрожек Славомир

ЗАХЕДРИНСКИЙ. По ее просьбе?

ВОЛЬФ. Да вы что, - она в бешенство приходила, когда я ее встречал. Говорила - ее, мол, это компрометирует.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Чем же?

ВОЛЬФ. Вот именно - чем. И я первое время удивлялся. Да дело было вовсе не в компрометации, а в тех скотах, которые ей сначала на сцену цветы посылали, а потом тоже ожидали ее. Только они в тепле, в ее уборной, а я на улице. Но что я мог поделать? Она же могла простудиться, факт.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Да, они существа хрупкие.

ВОЛЬФ.

Как говорят у нас в Саксонии, удел женщины - это Kinder, Kьche, Kirche[4]. Вот бы им показать Лилиану. Ведь ни на грош домашнего тепла, Gemьtlichkeit[5]...Какое там! Обеды для нее и для себя на керосинке готовлю я сам, в церковь она, естественно, не ходит, а о детях даже слышать не желает. Зато с удовольствием принимает приглашения в шикарные рестораны, а я тогда ем дома в одиночестве. Даже иной раз бываю рад, она же за обедом ни о чем другом, кроме театра, не говорит. То ей пьеса не нравится, то режиссер глуп, а то партнерша стерва, или, вообще, - она уже не может всего этого выносить. А кто ее заставлял? Уж, конечно, не я, а керосинка коптит и керосин достать невозможно.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. На потребительском рынке временный дефицит.

ВОЛЬФ. А что самое скверное - так эти ее гастроли. Уезжают всей компанией, таскаются по стране и - нет ее. Иной раз - целый месяц, а то и два. Сижу дома один и думаю: где она сейчас? Что делает? Ну, что делает, это отчасти известно. На сцене красуется. Еще ничего, если пьеса о революции или о тяжкой доле крепостного крестьянина, там она хоть худо-бедно одета. Но такое играют не всегда. Есть один тип, по фамилии Шекспир, так он написал пьесу "Сон в летнюю ночь". Хорошенький сон, я из-за этого самого сна заснуть не могу. Они же в его пьесе играют в трико, то есть как бы голыми. Я бы того типа голыми руками задушил! Вы его, случайно, не знаете?

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Нет.

ВОЛЬФ. Жаль. Не то, знай я его адрес, наверняка задушил бы. Да, впрочем, что там театр! А после театра? Что она после спектакля делает?

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Ужинает и идет в гостиницу.

ВОЛЬФ. С кем? Я же помню ту гостиницу в Курске.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Ну, может, ни с кем, с коллегами.

ВОЛЬФ. Да вы, товарищ, издеваетесь надо мной. Коллеги! Знаю я эту банду. Вроде бы артисты, искусство, всякие там Ведекинды, а у каждого только одно на уме. Нет, Иван Николаевич, я так дальше жить не могу.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Но ведь как-то живете.

ВОЛЬФ. До последнего времени жил, но больше не выдержу. И знаете почему? С некоторых пор у меня расстройства начались.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Нервы?

ВОЛЬФ. Не нервы, а Лилиана. Я, товарищ, ответственный работник, спец по железным дорогам. Строю всероссийскую транспортную систему. Наградами отмечен. Вот! (Указывает на награды, перечисляя.) Это за Бурятский транзит, это за вокзал в Смоленске, за Казбар, за Вологду, за Кубань, за Перекоп, за мост через Донец...

ЗАХЕДРИНСКИЙ (встает).

Поздравляю от лица советской власти.

ВОЛЬФ (встает). Служу Советскому Союзу.

Торжественное рукопожатие, затем оба садятся.

Ну и сижу вот так ночами, над чертежами работаю, над расчетами, а сам думаю: Где она сейчас? Что делает? С кем? И знаете что? У меня рельсы начинают путаться.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Рельсы?

ВОЛЬФ. Да, а рельсы в нашей работе - первейшее дело, им положено быть прямыми и параллельными. А я уже ничего прямого не вижу, и рельсы у меня закручиваются восьмерками. Бывает и хуже - какими-то узлами.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. А что, если - голову сунуть под кран...

ВОЛЬФ. Не помогает. От холодной воды у меня в голове уже стреляет, а узел как в ней застрял, так и сидит. Какой теперь из меня спец, Иван Николаевич. В лучшем случае - шнурки распутывать гожусь.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Это ужасно, Рудольф Рудольфович, поистине ужасно. А вы не пытались от нее уйти?

ВОЛЬФ. Пытался!? Да я уже вещи не раз паковал!

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Ну и что?

Пауза.

ВОЛЬФ. Я ее люблю.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Безвыходная ситуация.

ВОЛЬФ. Вы-то хоть меня понимаете?

ЗАХЕДРИНСКИЙ (взглянув налево, туда, где исчезла Татьяна). Еще как...

ВОЛЬФ. Тогда сами представляете, каково мне.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Представляю, конечно. Нам с вами никто не поможет.

ВОЛЬФ. Не знаю как вам, зато знаю точно человека, который сможет помочь мне.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Не верю, Рудольф Рудольфович, в подобных делах помочь невозможно. Говорю вам, как брату.

ВОЛЬФ. Вы можете.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Да ведь я эту путаницу из рельсов в вашей голове не распутаю. Они железные.

ВОЛЬФ. Зато в вашей власти сделать так, чтобы она покончила с театром.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Как, например?

ВОЛЬФ. Скажите ей, что она бездарна.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Этого актрисе говорить нельзя.

ВОЛЬФ. Почему?

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Она меня убьет.

ВОЛЬФ. У вас же есть разрешение на оружие. Возьмите в руку наган и скажите.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. К тому же - это неправда. Лилиана Карловна Светлова...

ВОЛЬФ. Вольф.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Что?

ВОЛЬФ. Лилиана Карловна Вольф. По мужу.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Лилиана Карловна Вольф - великая артистка, гордость всех наших республик.

ВОЛЬФ (с гордостью). Моя жена.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. И говорить о ней нечто подобное - значит сказать неправду.

ВОЛЬФ. Ну, тогда, если она не покончит с театром, пусть театр покончит с ней. Сейчас вы самый главный начальник по культуре, от вас все зависит.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Не начальник, а всего лишь заместитель. Начальник товарищ Чапаев.

ВОЛЬФ. Вы, товарищ, просто отговариваетесь. Каждому известно, что заместитель важнее начальника. И вы можете выгнать ее из театра.