Любовь в ритме танго

Грандес Альмудена

Когда наступило Рождество, а он не появился, я было подумала, что в меня вселились демоны, — так я разозлилась. Я была в такой ярости, что даже не поужинала, но я тебе расскажу, как все было. В общем, я уложила детей и спросила у Педро: «Что вы теперь думаете делать?» — «Не знаю, Паулина, не знаю». — «Зато я знаю», — ответила я тогда. Я тотчас поехала в Альмансилью и поставила всех па уши. Я сделала то, что должны сделать вы, для этого и существуют мужья, у которых есть определенные обязанности… Я узнала у моей двоюродной сестры Элоизы, от кого забеременела Теофила, и чуть было не рассказала об этом сеньоре, но сдержалась. Бедняжке и так хватало неприятностей. Подождем, что будет, сказала я себе, а сейчас надо успокоиться и подумать.

— Нет, это было в День невинных, я хорошо помню, потому что в такие дни на улицах не бывает машин. Я тогда подумала: «Наконец наступил день, когда сеньора решила выйти к людям…» Я, по правде говоря, очень долго ждала этого момента. Мне хотелось поговорить с Педро… Помню, я несколько

раз спрашивала его, думал ли он вообще возвращаться в Мадрид. А он в ответ либо грубо просил меня замолчать, либо не отвечал, либо говорил просто: «Да». В один из тех дней он сказал «да» и махнул рукой… Он тоже ждал сеньору… Тогда Теофила, хотя и была очень красивой, — я не преувеличиваю, — но вот цвет ее лица… Кожа бледная, словно бесцветная. Она была тогда как не от мира сего, может быть, потому, что не спала ночами. Теофила всем показала, как отвратительно ее положение. Она поняла, что сеньора рано или поздно начала бы искать мужа, она должна была это сделать. Я тебе скажу одну вещь, Паулина: не знаю, какой страх вызывал Педро в своей жене, но я уверена, что это даже наполовину не соизмеримо с тем страхом, который он перед ней испытывал. Я знаю это, потому что наблюдала за сеньорой: она не хотела даже приближаться к тому дому, и в конце концов они встретились здесь, в моем доме… Сеньора хотела поговорить с мужем наедине, но он как был, так и остался перед камином с Теофилой и детьми. Несколько месяцев сеньор Педро с Теофилой не разлучались ни на секунду. Думаю, каждое утро они боялись, что грядущий день станет последним днем их совместной жизни. Сеньор знаком попросил ее выйти в коридор. Как-то он сказал мне, что всегда читал мысли на моем лице, как в раскрытой книге. А потом вошла Рейна. Я кивнула, когда он попросил меня подождать минуту, потому что хотел надеть галстук. Меня удивило, что его в такой момент занимают мелочи, но сейчас, думаю, он просто хотел выглядеть лучше, более официально. Не знаю, поймешь ли ты меня, может, Педро хотел показать, что он гость в чужом доме. Не знаю, что он чувствовал, не знаю. Педро казался собранным и решительным. Он помедлил мгновение, спускаясь по лестнице, и наконец появился в галстуке и пиджаке, тщательно причесанный. На Педро были новые туфли, которые он не надевал с тех пор, как здесь поселился, предпочитая сапоги для верховой езды зимой и альпаргаты летом. Я ничего не сказала, Рейне, хотя, когда Педро зажег сигару, я заметила, что у него дрожат руки. Мы прошли этот путь молча, шагая очень тихо и медленно, я не решалась посмотреть на Педро. Знаю, он был бледен, когда выслушивал упреки и оскорбления Теофилы, и только сглатывал слюну. Когда они с женой встретились, то сеньора поцеловала его в обе щеки, и он радостно ее поприветствовал, как будто прошло всего несколько дней после его отъезда из дома. Мне показалось, она вела себя очень глупо…

— Потому что так держится сеньора!

— Может быть, так и было, но ты же видишь, это все лишь условности.

— И о чем они говорили?

— Будто я знаю. Неужели ты думаешь, что я стояла весь день и подслушивала под дверью, как ты? Я пошла в деревню, сходила и вернулась, только чтобы убить время, но когда пришла сюда, услышала крики…

— На него кричали?

— Да!

— Какой стыд!

— В итоге я дошла до гостиницы и там пробыла до ночи. Потом я вернулась и встретила его одного. Педро сидел на этой скамейке. В какой-то момент я подумала, что он умер, что упал замертво, потому что он не поднял на меня глаз, когда я к нему подошла… Я села рядом с ним и взяла за руку. Рука была холодной, но я почувствовала, что его пальцы сжали мои, и поняла, что он все-таки жив. Рейна не хочет никакого соглашения, сказал он…

— А почему она должна была уступать ему? Он был ее мужем и должен был исполнять то, в чем поклялся в церкви, а если нет, не нужно было жениться.

— Но прийти к соглашению было бы лучше.

— Лучше для Теофилы.

— Лучше для всех, Паулина, ты такая упрямая, хотя сама постоянно называешь меня ослицей! Соглашение было бы лучше, но она этого не хотела. Тогда были другие времена, это верно, все было иначе…

— И он больше ничего не сказал?

— Сказал: «Дай мне время все обдумать. Черт, плохо, что ты не любишь обсуждать других, даже если что-то знаешь, ведь тебе много чего рассказывали…

— Мне — нет.

— Тебе рассказывали.

— Нет, сеньора!

— Да, сеньора! Я сама рассказывала тебе о многом тысячи раз… «В марте у меня родился сын, — сказал мне Педро. — Когда ему и его матери станет получше, я вернусь в Мадрид, хотя и не хочу». Мерседес, запомни хорошо, что я тебе тут говорю: «Я не хочу возвращаться»». Я не знала, чью сторону мне принять — сеньоры Рейны или Педро, — но я тебе клянусь, Паулина, испытала жгучую досаду, потому что, с одной стороны, я не хотела больше слушать Рейну, а с другой — мне страшно хотелось сказать ей, чтобы она послала все это куда подальше и оставалась бы здесь на всю жизнь… Да, успокойся, замолчи. Знаю я, знаю, что ты хочешь сказать, но ты ее не видела такой несчастной, ты не видела ее, ты не любишь ее. Меня ты не обманешь своим уважением, я всегда любила Педро, как если бы он был моим братом. Никогда я не видела его таким печальным, он брал меня за руку, и мне передавались его чувства. Как сейчас это помню, хотя прошло столько времени…

«Я должен

вернуться», — сказал он мне через некоторое время, глядя себе под ноги, как и раньше. — «Думаю, справедливо, что я плачу, я виноват. Моя жена уйдет от меня и не станет разговаривать с Теофилой. Если я не сделаю этого, то не смогу начать все заново, ведь мне уже сорок лет, Мерседес, в этом вся правда. Я попал в безвыходную ситуацию. Я возвращаюсь к Рейне, но не потому, что люблю ее, об этом ты хорошо знаешь. Я хотел бы покончить с собой, не знаю, как меня земля носит, я бы так этого хотел…» «Не будь дурой!» — сказала я себе в тот самый миг. — «Кусок мяса с глазами, вот кто ты! Ты не можешь держать себя в руках, однажды тебя из-за этого выгонят». Боже мой, если бы он тогда заплакал, — все, что я собиралась сказать ему плохого и что могло превратить меня в гарпию, моментально бы исчезло. Я плохо понимала происходящее, как будто превратилась в животное!

— Что-то я не понимаю… Чего ты не понимала?

— В том, почему он вышел из партии посредине войны, а теперь вижу, что и ты такая же глупая, как и я, черт возьми!

— А как он должен был поступить? Если он это сделал, в этом был смысл.

— Хватит. Все имеет смысл Паулина, даже ты это должна понимать… То решение имело свои последствия! Потому что если бы к власти пришли республиканцы, его могли бы арестовать и надолго посадить. Ты это понимаешь?

— Ах, вот ты о чем!

— Конечно, я имею в виду именно это, Республика разлучила бы их, а там мир, а потом слава. Каждый бы стерпел, что выпало на его долю, а ловкачи, которые решили начать ту проклятую реформу оказались в очень невыгодном положении, я не верила, что эту реформу вообще когда-либо начнут проводить… Но все произошло иначе из-за Иуды, который решил стать святым. Шутка ли, Франко, каждую ночь укладывающийся в Прадо в постель со священниками по обе стороны от себя… Да о чем тут говорить!

— Я тебя понимаю. Но я не думаю, что это было так, Мерседес, что сеньор всегда поступал правильно…

— Как же! Ты действительно полагаешь, что он был героем? От левых? Не смеши меня, Паулина, ясно, что он был таким же… Дай мне рассказать. Потом он поднялся, помог мне встать и пропустил вперед. «Клянись памятью твоего отца, что ты ни слова не скажешь Теофиле об этом, поклянись». Я и поклялась, а потом Педро ушел, ни слова больше не сказав, посчитав, что этого достаточно. Ей он не сказал ни слова, поблагодарил, я было решила, что он приказал мне поклясться, потому что хотел сам рассказать Теофиле все новости. Я не могла после этого заснуть, размышляя об этом, о рождественских обычаях и о том, что нужно было вооружаться, а на следующее утро… Иду и встречаю совершенно новую Теофилу! Она улыбалась широкой улыбкой от уха до уха и радовалась жизни все то время, что он оставался здесь, надеясь, что Педро все приведет в порядок, а, может быть, потому, что послала сеньору к дьяволу. До того она родила Маркоса весом более чем в четыре килограмма, она, которая рожала до того не таких крупных детей, ведь Мария была всего в два с половиной кило! Так проходили дни, и ничего, я ждала, что все придет в норму, но куда там! Теофила не произнесла ни слова, когда я ее увидела выходящей из дома с чемоданами. Я думаю, у нее не хватило духа сказать себе тогда: «Оставайся!» Она решила, что Педро сам все это подстроил, чтобы выиграть время. Но это было не так. Если бы Маркос подполз, когда он был тут, он был таким красивым, ему тогда должно было быть четыре или пять месяцев… Шесть.

А сеньор вернулся домой в середине сентября, об этом я никогда не забуду. Помню, на рассвете я почувствовала, что что-то шевелится в кровати, открыла глаза и увидела Магду. Она лежала подле меня, перекручивала пальцами простыню и плакала… «Я боюсь, Паулина, — сказала она мне, — там, в постели моей мамы спит мужчина». А я поблагодарила Бога, что он вернулся. «Это не какой-то мужчина, дорогая, — ответила я, — это папа». Она была очень удивлена, потому что еще не знала своего отца, ведь Рейна и она родились в 1936 году, так что… На следующий день она сказала мне, что не любит его. «Вытри нос и помни, что нужно его сильно любить». Но Магда унаследовала безрассудство от отца, сеньора таскала ее за волосы все эти дни, чтобы защитить его, разумно это или нет, потому что она тогда вообще ничего не понимала. Для Магды господином был Бог, и, конечно, я не знаю как, но он помогал ей, потому что она все смогла выдержать. И само собой, когда она вошла в спальню, то не захотела видеть его, потому что он был для нее все равно что призрак, живой мертвец. Это правда и, хотя он вернулся домой, мог целые дни ни с кем не разговаривать. Педро жил с мыслью о том, что он никому ничего не должен.

— Нет, Паулина! Эта мысль была у него уже здесь. Ему не составило труда вернуться в Мадрид, он даже не остановился попрощаться со мной… Теперь я думаю, что ошибки делал не только он, но и в большей степени Теофила. Я думаю, что ты видела ее в тот день, когда она спустилась в деревню. Это была улица, которая, по-моему, делит пополам велотрек Vuelta Ciclista a Espana, заполненная зеваками, которые позволяли себе приблизиться, чтобы поглазеть на нее. Стадо рогоносцев и завистников, да, именно так, а особенно эти женщины — куча дерьма. Надо было их видеть, сплетничающих и кудахчущих на переполненной улице, празднующих несчастье девушки так, как будто это был их день рождения… Обезьянничанье шлюх, они во много более раз больше шлюхи, чем она, вот кто они такие!