Любовь-война
Шрифт:
Когда между нашей компанией и проходящим мимо Андреем остается буквально несколько метров, я медленно выпускаю белесую дымку наружу и, слегка сщурившись, смотрю ему в глаза. Пусть знает, что его нравоучения мне побоку. Что хочу, то и делаю.
Ну что, Шульц, смотришь? Я ведь из кожи вон лезу, чтобы внимание твое привлечь.
К сожалению, лицо Андрея остается непроницаемым. Ни один мускул на нем не дергается. Но вот глаза… В зеленых глазах яркими всполохами загораются недобрые искры – будто в его взгляде лес горит.
Я чувствую какое-то
Кожей ощущаю липкое напряжение, которое повисло в компании с появление на горизонте Андрея. Еще бы, он ведь вожак вражеской стаи! Мы тут коллективно его ненавидим. Но, согласно дворовому кодексу, набрасываться на противника можно только на стрелке или если он тебя открыто провоцирует.
Но Шульц не дурак, никогда не лезет на рожон. Дерется он довольно неплохо, но делает это крайне редко, будто нехотя. Словно уже перерос все эти стычки и считает их утомительной формальностью.
Так не проронив ни слова, Шульц скрывается за углом соседнего дома, и мы с ребятами наконец выдыхаем. Все, кроме Черепа. У него такой вид, будто он Андрея вообще не заметил. Все-таки выдержка у Олега – что надо.
Возвращаю парню недокуренную сигарету и ловлю на себе его пристальный взгляд. Череп, несомненно, догадался ради чего, а точнее ради кого я устроила этот цирк с показным курением.
– Выкинь его из головы, Крис, - наклоняясь к моему уху, выдает он. – Вы слишком разные, и вам точно не по пути.
Сижу в школьном вестибюле и нервно тереблю лямку рюкзака. Родительское собрание – мое нелюбимое школьное мероприятие. Класснуха вечно поносит меня на чем свет стоит. История – плохо, английский – отвратительно, алгебра – вообще катастрофа. А на то, что у меня по физкультуре у единственной из всех девчонок в классе заслуженная и объективная пятерка, ей плевать. Будто физра – это не предмет вовсе.
На родительские собрания всегда ходит мой отец и после них по обыкновению пребывает в дурном настроении. Чисто по-человечески я его, конечно, понимаю. Кому приятно полтора часа слушать, как нахваливают чужих детей и хают твоего?
Но поделать я, увы, ничего не могу. Не дается мне учеба. Вообще. То ли у меня реально что-то не то с мозгами, то ли я просто ленивая жопа. Вероятнее, наверное, все же второе.
Тренировка по волейболу закончилась двадцать минут назад, и я решила дождаться отца с собрания, чтобы вместе пойти домой. По пути буду активно его умасливать, чтобы, оказавшись в квартире, он не спускал на меня всех собак. На людях папа умеет сдерживаться, а вот, когда никто не видит, с самоконтролем у него явно проблемы. Может и обозвать, и оплеуху отвесить, и компьютера лишить – опасный тип, короче.
Кстати, я тут не одна сижу в ожидании праведного гнева предков. Некоторые одноклассники тоже пасут родителей, чтобы принять первый порыв их гнева прилюдно и тем самым немного себя обезопасить. Вот Сашка Митрофанова расхаживает из угла в угол. Она в принципе хорошистка,
Вот Никитос Черепанов стоит, стену собой подпирает. У него ситуация вообще печальная: на днях угодил мячом в школьное окно и разбил его вдребезги. Теперь его родителей, наверное, заставят возмещать ущерб. А у Никитоса семья многодетная, денег не сказать, чтоб особо много… Так что вряд ли его батя обрадуется непредвиденным расходам.
Скольжу взглядом дальше и вдруг натыкаюсь на самодовольную рожу Шульца. А этот клоун тут что забыл? Уж кому-кому, а ему переживать из-за родительского собрания точно не стоит. Этого негодяя там наверняка обласкают вдоль и поперек. Так и слышу писклявый голос класснухи: «Андрей у нас просто уникум! Такой молодец! Такой расчудесный мальчик!» Я это не выдумала. Она реально зовет его «расчудесным мальчиком», представляете?
Шульц цепляет мой взгляд, обнажая зубы в наглой ухмылке. Строю кислую мину и демонстрирую ему средний палец. Сегодня он раздражает меня особенно сильно. То ли из-за того, что выглядит впечатляюще хорошо (черт бы побрал эту кепку козырьком назад! Почему она ему так идет?!), то ли из-за того, что сейчас его мать выйдет с собрания и станет гладить его по головке, а мой отец непременно скажет мне пару ласковых.
Спустя пару минут со стороны лестницы слышится гомон, а еще через секунду появляются наши родители. Выискиваю глазами папу, чтобы оценить, насколько он рассержен. На первый взгляд, степень его недовольства можно охарактеризовать как среднюю.
Черные густые брови сведены к переносице, но не сомкнуты. Губы поджаты, но желваки на щеках не играют. Думаю, все не так страшно, и по дороге домой мне удастся его немного смягчить.
– Пап, привет, - подскакиваю к родителю, лучезарно улыбаясь. – А я как раз с тренировки недавно вышла, вместе домой пойдем.
Отец окидывает меня грозным взглядом, а затем коротко кивает. То, что прямо сейчас он не называет меня бестолочью - отличный знак. Просто замечательный.
Ускоряюсь, чтобы подстроиться под темп его широких шагов и принимаюсь отчаянно лепетать. Нельзя допускать, чтобы между нами воцарилась давящая тишина. Рассказываю про недавно прочитанную книжку, изо всех сил стараясь припомнить имена главных героев, когда внезапно ко мне со спины подлетает Игорь Степаненко из параллельного класса и выдает:
– Крис, будь другом, одолжи сигаретку.
Ледяной пот прошибает тело даже раньше, чем я успеваю до конца осознать смысл его слов. Сомневаться в том, что папа слышал каждое слово Игоря, не приходится. Это видно по оживающей вене на лбу – главной предвестнице отцовского гнева.
– Ты дурак, что ли? Я не курю! – стискиваю зубы и пытаюсь испепелить взглядом дебила Степаненко.
– А, ну конечно, - улыбается Игорь, делая вид, будто только что заметил моего отца. – Я тебя понял.
Заговорщически мне подмигнув, парень удаляется, а я не могу избавиться от ощущения, что его поведение до противного напоминает дешевую актерскую игру… На кой черт просить у меня сигареты, если я реально не курю? Бред какой-то!