Любовь яд
Шрифт:
Между тем незнакомка вернулась к своей машине, завела двигатель. Проехала полметра и остановилась напротив него:
– Деньги возьмете или так попрощаемся?
Артур сделал последнюю попытку и почувствовал себя полным идиотом:
– Номер телефона дадите и можете ехать.
– Ха. Я вам не справочное бюро и мой номер стоит дороже, чем ваш "ауди".
Она резко тронулась с места и забрызгала его туфли. Артур вернулся в машину и влился в поток автомобилей.
– Стерва. Вот стерва. Ничего, у нас городок маленький, еще встретимся. Номер ее телефона дороже моей тачки? Нихрена себе выдала.
В этот момент он сам резко затормозил и в удивлении уставился на рекламный щит возле обочины.
ГЛАВА 2
Через пару метров я резко свернула за угол и дала по тормозам. Черт… а… черт… Вот он мне почву из-под ног выбил, ловко так, одним взглядом. Мне было нечем дышать, я сорвала шарфик и открыла окно. Не узнал. Конечно, не узнал. Иначе и быть не могло. Столько лет прошло, да я и сама себя с трудом узнавала. А вот он не изменился, разве что повзрослел. Возмужал, можно сказать. Тогда он еще не был так циничен. Хотя, несомненно, зачатки наблюдались. Все-таки прошло почти восемь лет. Сколько ему тогда было? Двадцать два, а мне восемнадцать. Нет, не мне, а Ваське. Дура проклятая эта Васька – увидела его и восстала из мертвых. Черт побери его наглую улыбку, его голос. Вообще его всего. Глаза все такие же синие, горят пламенем, а под ними лед, яд под ними. Сволочь самоуверенная. Только теперь эта сволочь повзрослела и мне будет трудно, только сейчас я поняла насколько трудно. Ничего не закончилось, для меня, по крайней мере, и напрасно я думала, что стала крутой, сильной и равнодушной. Рядом с ним я просто Васька. Когда он на меня смотрел, по моему телу прошла дрожь, только от одного взгляда. Предательская дрожь, мне она не понравилась. Не думала я, что она вернется, как только увижу этого гада снова.
Конечно, я ему понравилась, ему все нравятся без особого разбору. Очень нравятся на одну ночь. Я знала про Чернышева все: с кем спит, где проводит время, кто его друзья, кого предпочитает – блондинок или брюнеток. Я даже знала, что он таки женился на Алене. Хотя в этом можно было не сомневаться еще тогда. Все у него хорошо – карьера, бизнес. Прожигает каждый день, сорит бабками, бросает женщин. Как всегда. Только теперь в нем появился лоск, стиль, этот грубоватый шарм, которого раньше не было. А еще Артуру очень шла щетина, лицо мужественное, он не красавец, но в нем есть то, от чего у женщин коленки трясутся, и сердце начинает колотиться как бешеное. Глаза наглые, раздевают, прожигают. Артур умел смотреть на каждую женщину как на королеву красоты. Этого у него не отнять. Привык к легким победам? Я заставлю тебя плакать, я заставлю тебя страдать и терять. Ты научишься терять, Чернышев. Терять все, что тебе дорого. Я второй раз не стану на те же грабли. Не за тем я уже почти восемь лет сплю с Германом, чтобы так легко сдаться, и при том – после первой встречи. Надо было подготовиться получше. Хотя сколько не готовься, ничего не изменится. Я все еще его любила. Ненавидела, презирала, мечтала уничтожить, но любила. И эту любовь я ненавидела. Мерзкую, проклятую любовь, жалкую, грязную, ничтожную как скользкая тварь. Но эту тварь я научилась душить, загонять в угол и забивать до полусмерти. Итак, пора начинать.
Я достала из сумочки сотовый и быстро набрала номер:
– Иван Владимирович, это Инга. Что у вас для меня есть?
– Инга, милая, ты уже приехала? Так быстро? Я ожидал тебя дней через десять.
– Герман поторопил своих оболтусов, и они закончили в срок. Не томите меня, что там ваш человек узнал?
– Много чего узнал, милая, много чего. Приезжай ко мне завтра, порадуй старика, давно я тебя не видел.
– Конечно, приеду. Спасибо вам.
– Инга, чем могу, как говориться – ты же меня старого содержишь, у меня что только и осталось, так это мои связи. Вот помру, и кто тебе помогать будет?
Мое сердце дрогнуло. Я не любила, когда он так говорил, меня охватывала тоска.
– Ну что за глупости. Вы еще нас всех переживете. К вам сиделка приходила сегодня?
– Так она теперь со мной круглосуточно, сейчас в магазин побежала за кефирчиком. Я ж не молодею, милая, я все дряхлею и болячка моя обострилась. Вот Верочка и сидит со мной сутками.
Я почувствовала, что начинаю нервничать. Иван Владимирович от меня что-то скрывает.
– У вас снова приступы начались, да? Только не обманывайте.
– Да было один раз всего, только ты не волнуйся, все обошлось – Верочка скорую вызвала.
– Так. С завтрашнего дня у вас кроме Верочки будет медсестра дежурить. Я подскочу к вам утром. Так что запасайтесь моим любимым вареньем с печеньками.
– Да, Васенька, как всегда. У меня припасено. Я же тебя жду каждый день. Мне только и осталось ждать тебя, мое солнышко.
– Иван Владимирович! – я строго нахмурилась, но злиться на него не могла.
– Прости старого дурака, вырвалось.
Значит информация подтвердилась, а еще наверно по ходу и фотки будут. Ну что, Чернышев, приступим к игре в кошки-мышки? Только теперь кошкой буду я.
8 ЛЕТ НАЗАД
Васька
– Василиса, куда опять голодная пошла? Я тебе бутерброды сделал. А ну-ка остановись. Ишь – размалевалась. Васька, ты мне смотри, чтоб в десять дома была.
Я с благодарностью взяла завернутый в лощеную бумагу бутерброд, чмокнула Ивана Владимировича в морщинистую щеку и быстро сбежала с лестницы. Иван Владимирович – мой сосед, а теперь и мой опекун. Инвалид войны, одинокий старик, который пожалел бедную сиротку, когда мои непутевые родители сожгли квартиру и сгорели в ней сами. Мне тогда едва шестнадцать исполнилось. Хотели меня в детдом определить, вот Иван Владимирович опекунство и оформил. Только сейчас я понимаю, какой это был подвиг с его стороны. Сам на гроши жил, едва концы с концами сводил, а еще и меня содержал. Следил, чтобы в школу ходила, кормил, поил. Я его любила, любила больше, чем своих вечно пьяных мамашу и папашу, который нещадно выбивал из меня "дурь" ремнем с солдатской пряжкой. Хорошая такая пряжка была, у меня она на всех частях тела отпечатывалась почти каждый день. Матери наплевать было, она как всегда – или под столом валялась, или находилась в поисках выпивки, а отец лютовал. Я тогда у Ивана Владимировича пряталась, а потом он и приютил меня навсегда. Сейчас я ума не приложу, как мы выжили на его копейки да на мои гроши. Иван Владимирович всегда говорил, что это мы шикуем, что я и не ведаю что такое настоящий голод. У меня кусок хлеба три раза в день, варенье, картошка да печенье, а вот в войну им такой кусок на всю семью на целые сутки выдавали. Вот такой у меня Иван Владимирович. Наверное, все же нужно называть его отец.
В этот день я отработала с утра официанткой, а к вечеру переоделась в свое единственное нарядное платье и пела для пьяной публики. Хорошим обещал быть вечер, за парой столиков день рожденье справляли, все время песни заказывали. Генка, хозяин ресторана, если это место можно было так назвать, ходил с довольной рожей, и я понимала, что моя сегодняшняя выручка будет очень неплохой. Я на это очень надеялась. Ивану Владимировичу надо лекарств купить, да и у меня все вещи износились, а осень уже на носу. Пела я давно, сколько себя помню. Каждый день раньше бегала в музыкальную школу, выступала на концертах, вот и пригодилось теперь умение. Тогда это была возможность сбежать из дома, где мое отсутствие не особо замечали.