Любовь.ru. Любовь и смерть всегда вдвоем.
Шрифт:
Помню только, что с утра было солнце. День ясный, морозный. Накануне пообещал жене, что приеду домой пораньше и схожу с Мишкой в комиссионный магазин. Коньки он там себе присмотрел. Подарок ко дню рождения. Хорошие коньки, почти новые. Импортные, в магазине тогда таких нельзя было купить. Только из-под полы, по большому блату. Блат-то у меня был, да не тот. В другом магазине, не в спортивном. Если бы сапоги жене, я бы мигом устроил, а вот коньки…
Одним словом, пообещал. А тут, как назло, в качестве общественной нагрузки пришлось присутствовать в суде. Заседателем. Как же, непьющий, партийный, у начальства на хорошем счету. Образование
А эти двое стоят и друг друга жалеют. Меня не жалеют, Мишку моего не жалеют, которому коньки до зарезу нужны. Сказали бы ясно: никаких, мол, компромиссов, видеть друг дружку больше не хотим, развод и точка. Вынесли бы мигом постановление и быстренько разбежались по домам. А судья все докапывается:
— Ну, в чем причина? Почему хотите развестись?
Наконец жена заикнулась:
— Он мешает мне делать карьеру. Ревнует.
— А вы, простите, кто по специальности?
— Актриса.
— Вот как?
Тут даже мне интересно стало. Пригляделся: а она-то красотка! Ножки стройные, грудь высокая, все при ней, все ладненькое. Я бы тоже такую ревновал.
— Мне и так пришлось взять академический отпуск из-за ребенка! Два года потеряла! Теперь наконец-то театральное училище закончила. Получила распределение в другой город. Карьеру надо начинать в провинции, это всем известно. А он не отпускает.
— Почему не отпускаете, гражданин?
— А что тогда будет с семейной жизнью? Я в одном городе, она в другом. А как же ребенок? Я тоже, в конце концов, хочу сделать карьеру! Год как институт окончил! Надо же на работе закрепиться! Не желаю срываться в детский сад, да по столовкам болтаться. Пусть она дома сидит.
— Нет уж, твоя очередь!
— Ты женщина, а не я! Я — мужчина!
— По твоей зарплате этого не заметно!
— Хочешь сказать, актрисы много получают? Ну, какой тебе предложили оклад, звезда театральных подмостков? Ты скажи, скажи, пусть люди посмеются!
Наконец-то поругались. Может, коньки еще и не купили. И магазин открыт. Пока открыт. Кашлянув, говорю:
— Что ж, дело, по-моему, ясное. Не хотят люди жить вместе. Разведем — и пусть себе каждый делает карьеру.
— А ребенок? — еле слышно говорит тихоня.
– Ребенок, как же?
Надо же, проснулась!
— Дочь останется со мной! — отрезает актриса.
— Почему это с тобой? Ребенка-то, зачем надо тащить в провинцию?
— Ты же сказал, что не хочешь в садик после работы бегать?
— Да мало ли, что я сказал!
Снова пошла перебранка, но видно, что мужик не уступает больше из упрямства. Бабе своей насолить хочет. Дочь ему не нужна. Нет, здесь все ясно.
— Так вы настаиваете на разводе? Подумайте хорошенько, истица.
И вновь судья влезла! Ну, что старой деве надо, спрашивается? А эти двое, как только доходит до дела, сразу же начинают
И я говорю внушительно:
— Граждане, вы не в цирк сюда пришли. И незачем время у людей отнимать. Или сейчас решайте, разводитесь, или мы ваше дело больше в суде разбирать не будем. А репетиции дома у себя устраивайте. Суд — не театральные подмостки. Вас касается, гражданка истица.
И тут актриса вспыхнула вся и решительно заявляет:
— Да не собиралась я никакого представления устраивать! Я пришла, чтобы развестись с этим человеком. И без развода не уйду!
— Согласен! — в свою очередь кивает мужик.
– Если ей так хочется, разводите.
Бабы, особенно тихоня, все еще мнутся. Помирить их хотят. И неизвестно, насколько это затянется. Но на то я и мужчина, чтобы на них надавить. Все и так ясно: выносим постановление о разводе, девочка остается с матерью, Мишка с коньками. И бегом отсюда. Бегом.
Хорошо, что у меня машина. Пять лет в очереди отстоял. В льготной, заводской, как передовик производства. И купил «Москвича». Цвет «лотос», как сейчас помню. Неделю, как заведенный, все повторял, вылизывая свою красавицу: «лотос», «лотос», «лотос»… Сколько их потом было, не вспомню, и отечественные, и иномарки, но эта — первая любовь. На всю жизнь.
Короче, я к машине, а они там, возле стоянки. Стоят, с ноги на ногу переминаются. Вроде бы пора в разные стороны разойтись. Ему, как говорится, налево, ей — направо.
— Ну, пока.
— Пока.
И снова стоят. А мне-то что, я к сыну опаздываю.
— Извините. Пройти можно?
— Да-да.
Господи, какие у нее глаза! Не глаза — океаны. Все реки тоски, какие только есть на этом свете, слились в этот синий омут. Глубоко-то как! Да… Глубоко.
Но я в машину. Ничего страшного. Захотят, опять в загс придут. Не зарезал же — развел. У них своя жизнь, у меня своя. Любить по-разному можно. И в ссорах меру знать. Иначе, как бы не заиграться…
… И мы трое разошлись в тот день в разные стороны. Он, как говорится, налево, она направо, а я — к Мишке. А когда потом встретились вновь, спустя много лет, я вспомнил этот день. И пожалел, что думал тогда только о коньках, катание на которых все равно не пошло Мишке на пользу.
Пациент»
И все. Знакомая история. Но почему он снова и снова к ней возвращается? Бракоразводный процесс, каких в его жизни был не один десяток. Год числился в народных заседателях. Но все время вспоминает про эти коньки. К чему?
Люба обратила внимание на последний абзац. Прежде в рассказе Павла Петровича этого не было. Все заканчивалось тем, что он сел в машину и уехал. А дальше про то, что его молодая жена оказалась стервой. И что, мол, не только она в этом виновата. Проблемы воспитания. А он должен страдать. А тот самый Мишка, свет в окошке, вырос стервецом. До денег жадный, с мачехой делиться не хочет. Друг дружку из дому выживают. Обычная история. Слишком уж обычная. Словно сыгранная по нотам. Уверенно сыгранная, без запинок. Придумать такую, фантазии много не надо. А если судить по выбранному псевдониму «Пациент», фантазия у Павла Петровича действительно небогатая. Но Стрельцов -Ромео? Невозможно в это поверить! И тем не менее…