Любовная аритмия
Шрифт:
– Я завтра буду гулять с Мусей. Хочешь, присоединяйся, – предложила Таня.
– Здорово! – обрадовался Артем.
Таня никогда так не одевалась на прогулку. Нарядила Мусю в красивое пальто, сама накрасила ресницы и повязала шарф.
Она шла по аллеям и вспоминала, как тогда, на тропинке, когда совсем не ждала, встретила его. Думала, а вдруг сейчас произойдет то же самое – он будет идти им навстречу, а потом они станут катать Мусю с горки.
Таня обошла весь парк. Остановилась на всех детских площадках. Артема не было. Он не звонил, она ему тоже, надеясь на такую «случайную» неожиданную встречу, от которого забьется
Муся села играть в песочнице, спрятанной между деревьями. С той детской площадки плохо просматривалась дорога, и Таня все время дергалась – а вдруг он прошел и их не увидел, а вдруг она его проглядела? Она уже поняла, что он не придет, но продолжала надеяться. Даже на обратном пути домой оборачивалась, вглядывалась в идущих впереди прохожих и говорила себе: «Вот сейчас он появится, сейчас». На выходе из парка она уже плакала – от обиды на себя, что нарядилась, что ждала не пойми чего, что замучила Мусю, которая хотела спать. Она злилась на него – сказал бы, что не сможет, она бы так не дергалась. И почему не смог? Раньше ведь находил возможность, любой повод, чтобы увидеться.
Она позвонила ему и попросила о встрече в кафе.
– Что ты сделаешь, если я скажу, что все, что больше так не могу? – спросила она.
– Я буду петь серенады под твоим окном, – отшутился он.
– Нет, ты уйдешь, потому что будешь уважать мой выбор, – сказала она.
– Давай мы не станем это проверять.
– А если бы я была одна, ты бы изменил свою жизнь, оставил женщину, с которой живешь? – допытывалась Татьяна.
– Знаешь, есть вопросы, на которые лучше вообще никак не отвечать.
– Я поняла.
– Ничего ты не поняла.
Они как-то плохо расстались. Татьяна спешила домой, махнула рукой и ушла.
– Я ждала тебя сегодня в парке, – сказала она ему, когда уходила.
– Я не смог, прости, – ответил он.
– И все? Это все, что ты мне можешь сказать? – рассердилась она. – Ты понимаешь, что мне плохо, мне больно? Мне надоело врать. Я сама себе противна. А тебе весело, все равно.
– Почему у тебя любовь меряется страданием? Другой единицы быть не может? Например, счастье?
– Что мне делать?
Таня ждала, что вот сейчас он ей скажет, что он ее любит, что уходит от своей гражданской жены, что все будет хорошо, потому что… Потому что без нее он больше не может.
– А ты не пробовала просто жить? Я здесь, я с тобой сейчас.
Татьяна поморщилась, как от зубной боли. На самом деле, от головной – в висках бился уже молот.
Она не звонила ему несколько дней. Артем ей тоже. К концу недели она сходила с ума от волнения. Сердце переставало биться. Она задыхалась от страха. Как с Мусей – если малышка затихала, значит, куда-то залезла и через секунду раздастся громкий плач. Таня, не слыша привычных звуков игрушек и Мусиного гуканья, кидалась в комнату проверять, не случилось ли чего. Так и с Артемом – Татьяна не могла поверить в то, что он ее бросил. Ей казалось, что с ним что-то случилось. Что-то плохое. Она позвонила ему – телефон был отключен. Таня звонила целый день. Если бы она знала, где он живет, то пошла бы просто убедиться, что он здоров, что с ним все в порядке.
Артем позвонил сам.
– Прости, я на работе замотался. Уходил рано, приходил ночью, – сказал он.
– А телефон? – Татьяна все еще не верила в то, что все так просто и она совершенно зря рвала себе на кусочки сердце.
– Вылил
– Я рада, что у тебя все в порядке, – сказала она и нажала отбой. Она физически больше не могла говорить. Ей нужно было успокоиться, взять себя в руки, но не получалось. За эти дни она передумала все, что могла, – вот так в одно мгновение может его потерять, она совершенно не готова к этому, ей даже подумать об этом страшно, да, он прав, надо просто жить… с ним, хоть урывками, только не без него.
Он перезвонил.
– Я думала, с тобой что-то случилось, – выдохнула она, – и не знала, куда бежать, кому звонить.
– Хочешь, запиши телефон моей дочери, – предложил он.
– Зачем? Она же ребенок.
– Она уже не ребенок. То есть да, но она… единственный близкий мне человек. Больше никого нет.
Таня накорябала на листочке цифры.
А потом они перешли на новый этап.
Татьяна больше не приставала к Артему с расспросами, ничего не требовала, не спрашивала, что он чувствует, как он живет… Она просто ценила минуты, часы, которые они проводили вместе. Говорили о ерунде, о новом фестивале, который он организовывал, о ее собеседовании. Татьяне вдруг стало легко. В их отношениях больше не было надрыва, истерики, не было ощущения, что каждая встреча как последняя. Они не стремились, как раньше, прожить за отведенные им минуты то, что другие проживают за месяцы. Градус адреналина уже не зашкаливал.
Татьяна вдруг поверила в то, что они могут так общаться и год, и два – сколько захотят, и совсем необязательно ждать конца этим отношениям, потому что Артем становился для нее если не другом, то хорошим приятелем, с которым можно время от времени созваниваться, обедать, обмениваться новостями и расставаться на неопределенное время. И этот факт тоже больше не заставлял Татьяну страдать, она его приняла как должное. Как-то она села к Артему в машину и сразу уснула, провалилась в глубокий сон. Очнулась от того, что затекла шея. Она проспала почти час. Артем сидел и смотрел на нее.
– Привет, – сказал он.
– Привет.
– Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо. Ой, прости, я вырубилась.
– Я отвезу тебя домой. Ты очень смешно спишь, между прочим. Ты знаешь, что храпишь? – Артем улыбался и гладил ее по волосам.
– Я не храплю!
– Храпишь, очень смешно. Кофе хочешь?
Именно в такого Артема – веселого, заботливого, смешливого – она и влюбилась. В Артема, который угадывал ее желания, потому что хотел того же в тот же момент. Который мог просидеть час, плюнув на все дела, и смотреть, как она спит.
– Есть хочешь? У меня яблоко.
Таня грызла яблоко, пила кофе. Мелочи, ерунда… Наверное, эти мелочи, от которых хотелось плакать и смеяться одновременно, держали ее с ним, а его с ней. Потому что она по привычке, как с Мусей, откусила от яблока кусочек и засунула ему в рот. И всегда находила в сумке печенье, баранку или засохшую горбушку хлеба и предлагала ему. Трогала ему лоб и морщилась, когда ей казалось, что он «горит». Смотрела, как он ест, и непроизвольно открывала рот, как делают мамы маленьких детей. Он сходил с ума и расплывался в детской улыбке от этой ее заботы. От сознания того, что он ей так же дорог, как дочь.