Шрифт:
Лайза Нортон дослушала сигналы, затем стала считать гудки в телефонном аппарате: один, два, три, четыре… Считая, она ждала ставшего уже привычным сообщения с магнитофона Джека Харриса и лениво размышляла, какую глупость выдумает тот на сей раз.
Кроме того, Лайза задавала себе вопрос, причем не впервые, существует ли Джек Харрис на самом деле, и если да, то в своем ли он уме. Дурацкая мысль: если этот человек не существует, то самый известный художник по дереву – просто вымысел. И потом, кому-то же должен принадлежать этот удивительный голос, оставлявший на ее магнитофоне сообщения в ответ на те, что Лайза оставляла ему.
Впрочем,
– С вами говорит магнитофон Джека Харриса, – начал замогильный голос. – Его человеческое воплощение в настоящий момент неспособно к общению и, как водится, свалило все на меня. Если желаете оставить сообщение, я с радостью передам его в нужное время. Если же вам необходим диалог реальных людей или общение с машиной выше ваших слабых человеческих силенок, предлагаю включить ваш собственный магнитофон после звукового сигнала.
– Черт бы его побрал!
Кажется, она звонит господину Харрису уже в четвертый – нет, в пятый раз, и хотя сообщения всегда были разными, их сущность неизменно сводилась к одному: его нет дома, он перезвонит.
И перезвонит, уж это-то Лайзе было известно. Джек Харрис звонил после каждого ее сообщения. Беда была в том, что время его звонков никак не совпадало с ее пребыванием дома. В первый раз Лайза пыталась связаться с ним почти неделю назад, но единственное, чего ей пока удалось добиться, – это довольно невразумительного диалога с магнитофоном.
Лайза подошла к трюмо и тяжело вздохнула.
Из зеркала на нее смотрела невысокая девушка лет под тридцать с буйной гривой длинных волос, цвет которых колебался от темно-каштанового до темно-медового с проблесками оттенка меди. Ярко-синие глаза, прямой нос, широкий подвижный рот, хорошие зубы, глубокие ямочки на щеках. Фигура, надо отдать должное, недурна: ноги очень хороши, во всяком случае, так говорили.
Однако у Лайзы всегда было ощущение, что она слишком мала ростом и масса густых волос грозит совсем поглотить ее миниатюрную фигурку. Привлекательна? Возможно, но не красавица, это уж точно.
Ну хватит! На этот раз довольно! – сердито подумала девушка. Она успела подготовиться как раз к тому моменту, когда прозвучал звуковой сигнал.
– Приветствую тебя, магнитофон! – нараспев произнесла Лайза. – Я магнитофон мисс Нортон. Я снова повторяю: мой индивидуум желает пообщаться с твоим человеческим воплощением – и по-человечески. – С трудом удерживаясь от смеха, девушка продолжала: – То есть лицом к лицу и таким образом, как принято между людьми. Я, конечно, понимаю, что по нашим с тобой стандартам такое общение несовершенно, однако таково желание моего индивидуума, и я буду тебе крайне признательна, если ты доведешь его до сведения твоего человеческого воплощения, если оно вообще существует, а не является плодом твоего механического воображения… – На мгновение Лайза замолчала, а потом выплеснула новую порцию своего раздражения на бездушную пленку Джека Харриса. – Пит… мы ведь уже достаточно хорошо знакомы, чтобы называть друг друга по имени. Можно, я буду называть тебя так? – заговорила Лайза страстным голосом, просто-таки источавшим соблазн. – Дело в том, что мой индивидуум желает обсудить с твоим нечто более сложное, чем просто бизнес. Она желает обсуждать искусство, Пит, понимаешь, – искусство! А для этого,
Лайза набрала побольше воздуха в легкие и снова заговорила голосом этакого механического секс-символа.
– Ах, мой дорогой Пит, – вздохнула она, – ну вот, я снова устроила себе короткое замыкание. Прости меня, пожалуйста, но ты же знаешь, как это бывает, – эти люди такие разные, так раздражают и… ну, в общем, ты понимаешь.
И Лайза, дав волю воображению, пустилась во все тяжкие, обещая магнитофону Джека Харриса самые чувственные из механических наслаждений, если тот снизойдет до того, чтобы дать ей указания, «разумеется, когда тебе будет удобно, – я знаю, как ты занят, обеспечивая жизнеспособность и творческую деятельность своего индивидуума», чтобы ее индивидуум мог добраться до того места в Тасмании, где на Лиффи-Ривер обосновался Джек Харрис.
– Я, конечно, позабочусь, чтобы она взяла меня с собой, – продолжала Лайза. – Мы им, несомненно, понадобимся, хотя бы для перевода, не так ли? А потом, Пит… напряги свое воображение, если оно у тебя вообще имеется, в чем я сильно сомневаюсь, – добавила девушка, затем оставила номер своего телефона и повесила трубку.
Лайза расхохоталась. Если бы не раздражение и тот факт, что времени оставалось все меньше и меньше, она бы вволю наслаждалась общением с магнитофоном Харриса. Но время бежало почти так же быстро, как иссякало терпение девушки.
В первый раз, когда Лайза сделала попытку связаться с Джеком Харрисом, магнитофон сообщил ей, что тот отослан спать без обеда и в настоящее время всякие контакты с человеческими существами ему запрещены. Девушка рассмеялась, дождалась звукового сигнала и попросила господина Харриса перезвонить, когда срок наказания истечет.
Ответ последовал довольно скоро и в такой час, когда Лайза не просто дремала, а предавалась столь необходимому ночному сну. По ноткам усталости, звучавшим в низком голосе, она заключила, что такой отдых не помешал бы и самому Джеку Харрису. Он был немногословен: назвался, извинился за поздний звонок и повесил трубку.
С этого времени их общение развивалось по сценарию, напоминавшему Лайзе комедию в стиле черного юмора: сплошные несовпадения по времени и всяческие осложнения.
Она вышла из ванной и застала последний телефонный звонок. Лайза не успела поднять трубку, чтобы поговорить с ним самим. Девушка тут же перезвонила, и ей сообщили, что Харрис сидит в ванной со своим резиновым утенком и его нельзя беспокоить.
Ванну он принимал очень долго, Лайза уже забеспокоилась, не утонул ли. Она прождала полчаса, а потом ей пришлось уйти по делам, так и не дождавшись ответа. В дальнейшем Лайза поочередно урезонивала себя, смеялась и испытывала непреодолимое желание вырвать катушку с его магнитофона. В награду она получила телефонную лекцию о правилах хорошего тона, однако долгожданный разговор так и не состоялся.
А теперь это! Лайза сидела, глядя на телефон и мечтая, чтобы Джек Харрис сразу откликнулся на ее звонок. Она знала, что некоторые нарочно держат магнитофон включенным, чтобы прослушивать сообщения и таким образом избегать общения с ненужными людьми, однако, учитывая то, что Харрис всегда в конце концов перезванивал, вряд ли он так уж стремился уйти от разговора с ней. Или все же не хотел разговаривать?
Лайза решила, что, в общем, это возможно, но маловероятно. У Джека Харриса была двусмысленная репутация: он считался одновременно отшельником и любимцем женщин. Лично Лайзе эти крайности казались несовместимыми и противоречащими друг другу.