Любовница
Шрифт:
– Анджей. Простите, что тогда в сочельник напугал вас.
Вот просто так взял и сказал! Как будто тот сочельник был неделю назад, а ведь минуло почти два года.
Высокий. Черные волосы зачесаны назад. Широкий шрам на правой щеке и очень тонкие пальцы. Никогда она не встречала мужчину с такими широкими и пухлыми губами. Голос с хрипотцой и низкий. От него исходил аромат, чем-то напоминавший жасмин.
– Я – Ада. Неужели ты помнишь? Ведь это было почти два года назад.
– Помню. Я тогда искал тебя. Долго искал, но не нашел. Хотел попросить у тебя прощения. И вот только сегодня.
Она улыбнулась:
– Не за что извиняться… А чего ты тогда там сидел?
Он не ответил. Отвернулся и заговорил с Мартой. Потом пошел к своей машине, припарковал ее на ближайшем островке безопасности и вернулся к ним. Марта в испачканном кровью свадебном платье приковывала взоры публики. Толпа зевак на тротуаре не расходилась.
Когда они утрясли все формальности в полицейском «Полонезе», он спросил:
– Куда вас отвезти с этого представления?
– Поехали ко мне, – предложила Марта. – Это дело надо отметить.
По дороге домой заехали в ресторан, где должны были праздновать свадьбу. Узнали, что гости беспрерывно звонят, но Марта и бровью не повела: велела собрать заказанную выпивку и закуску. Всё это они перенесли в машину Анджея и поехали на квартиру к Марте. Она давно не видела подругу такой счастливой.
После нескольких бокалов вина устроили танцы. Она прижалась к Анджею и почувствовала удивительное родство с ним.
Под утро он отвез ее на такси домой. Вышел с ней, проводил до подъезда. Когда они проходили мимо той самой помойки, она подала ему руку. Он нежно сжал ее и больше не выпускал, а перед входом в подъезд поднес к губам и поцеловал.
Она любила его и раньше, но по-настоящему он покорил ее, когда бросился на капот летевшего на него автомобиля.
С того вечера и той ночи после несостоявшейся свадьбы Марты почти всё в ее жизни изменилось. Анджей нашел ее на следующий день в институте – ждал перед аудиторией. Стоял у стены, смущенно пряча цветы за спиной. Когда она подошла к нему и улыбнулась, он не смог скрыть радости.
С того дня они были вместе. Всё, что было у нее до Анджея, потеряло смысл.
Это она поняла уже неделю спустя. Ее покорили тонкость его чувств и нежность. Позже – уважение, которым он окружил ее. Видимо, из-за уважительного отношения к ней он так долго тянул с первым поцелуем. И это несмотря на то, что она как бы подталкивала его к первому шагу, прикасаясь и ластясь к нему, выходя на эту тему в разговорах, целуя его руку в темноте кинозала. Прошла уйма времени, прежде чем он в первый раз поцеловал ее в губы.
А было это так. Они возвращались от Марты, у которой засиделись после концерта. Последний трамвай, на повороте сила инерции прижала его к ней, и их вместе – к окну. «Ты моя единственная», – прошептал он и поцеловал ее. Они перестали целоваться только когда вагоновожатый объявил, что трамвай едет в депо.
Вот в том самом трамвае она, можно сказать, полюбила его по-настоящему.
Он восхищался тем, что она изучает физику. Считал, что физика «абсолютно базовая и в то же время возвышенная» наука, к тому же исключительно трудная.
С первой же минуты он внимательно слушал ее, слушал всё, что она говорила. И помнил все ее слова.
Он обожал, когда она описывала ему устройство вселенной, рассказывала об искривлении пространства-времени или объясняла, почему черные дыры никакие не черные. Он тогда с восхищением смотрел на нее и целовал ее руки. А она никак не могла втолковать ему, что в знании и понимании всего этого нет ничего особенного. И уж наверняка это ничуть не труднее, чем подготовить хороший материал для публикации в газете.
Анджей учился на журналистике. Когда она спросила его, почему именно там, он ответил:
– Чтобы иметь возможность влиять на жизнь с помощью правды.
Как-то раз, размышляя об их отношениях, она попыталась найти тот самый первый момент, когда подпала под его обаяние. Может, подумала она, когда он целый месяц не ел и не мылся, чтобы уподобиться бомжу и провести неделю в приюте для бездомных?
Его статья о приюте прошла в местной прессе, а потом ее цитировали в большинстве польских еженедельников.
А может, это было тогда, когда после репортажа в хосписе для детей он все свои сбережения отдал на ремонт трех палат, «финальных», как называли их медсестры? В «финальных» лежали детишки, которым оставалось жить всего несколько дней. Он заметил, что у них нет сил даже голову повернуть, чтобы увидеть рисунки и комиксы на стенах – так слабы были они. Подключенные к аппаратам, они видели только потолок. Он сказал это заведующему отделением, а тот высмеял Анджея: «У нас на анестезию средств не хватает, а вы про какие-то комиксы на потолке, смешно». Анджею не было смешно: он купил на все свои деньги краски и кисти, и уговорил студентов Академии художеств разрисовать потолки хосписа героями любимых детских комиксов.
А может, когда она заметила, что он через день ездит в собачий приют и возит туда корм?
У Анджея был пунктик на тему собак. В то время, как его друзья на улице смотрели вслед девушкам, привлекавшим взоры прохожих своей, условно говоря, одеждой (назовем ее так, чтобы не назвать «раздеждой»), Анджей провожал взглядом каждую встречную собаку. Любая из них была для него «потрясающей», «необычной», «прекрасной» или просто «милой». Она тоже любила собак, но не так самозабвенно.
Сейчас она любит всех собак. Может, даже больше, чем он.
Она восхищалась им и страшно ревновала. Хотела, чтобы он принадлежал только ей, чтобы ни одна женщина не смогла узнать его близко, по-настоящему, понять, какой он на самом деле. Она боялась, что любая узнавшая его захочет остаться с ним навсегда.
Он жил в общежитии и никогда не вспоминал в разговорах о доме и родителях. Это слегка удивляло ее и напрягало. Он говорил, что приехал в Краков из Илавы и что когда-нибудь «наверняка свозит ее туда, хотя место там совсем неинтересное». Он избегал разговоров о своем прошлом. И это чувствовалось с первой минуты общения с ним.