Любовничек
Шрифт:
20.
Накурившись кальяна до одури, мы пошли обратно в отель. Гриша не выдержал и начал выпивать вместе с нами, отчего его настроение сразу улучшилось. Ленка с детским восторгом анонсировала какие-то неведомые чудеса анимации, якобы прославившие наш дурацкий отель в среде отдыхающих, и мы всей компанией отправились в довольно убогого вида амфитеатр, где вечерами сомлевшую публику развлекали бригады аниматоров.
Представление только начиналось, но всем сразу стало ясно, кто будет весь вечер на манеже. Как только ведущий объявил первый конкурс, Ленка сразу подняла руку. Кроме нее энтузиазм проявила
– Елена Россия и Тереза Польска!
Польская женщина Тереза была тоже с компанией – еще одной дамой и двумя кавалерами, один из которых смотрел на нее восхищенными глазами и постоянно что-то ей кричал с воодушевлением и страстью. По ходу представления и мне, и Грише, и сопровождающим пани Терезу соотечественникам пришлось помогать своим женщинам, участвуя в качестве массовки во всяких идиотских мероприятиях. В итоге весь вечер мы и поляки развлекали остальную публику, и, судя по постоянному ржанию, не так плохо нам это удавалось. Во всяком случае, я не помню, чтобы даже в детском саду принимал участие в таком большом количестве вздорных и нелепых конкурсов. В перерывах между нашим бенефисом выступали невыразительные турецкие певцы и украинские танцовщицы, а я бегал в бар, принося всей нашей компании ром с колой.
Гриша вошел в раж и постоянно проявлял энтузиазм, может быть пытаясь показать свою удаль или что-то еще Лене. Апофеозом его номера стало исполнение «Калинки-малинки». Поддавшись льстивым призывам ведущего, он даже согласился вторично огласить амфитеатр своим козлиным блеянием, чем вызвал оторопь у поредевшей к тому времени публики. Ленка активно ему хлопала и кричала «бис!», и я вслед за ней занимался тем же.
К концу вечера, видя, что мы уже пьяные, турок-ведущий стал недвусмысленно клеить Лену, и она даже на какое-то время сделала вид, что ей это нравится. Под конец программы они вдвоем что-то пели на сцене и он как бы невзначай обнимал ее за талию.
Гриша, уже в изрядном подпитии, смотрел на эту сцену с кривой недоброй улыбкой, которую я для себя обозначил как козлиную.
– Вот шлюха… Ведь ей нравится… Почему так?
– А что такого, она красивая, всем нравится… - я сказал это без всякой цели, скорее из чувства противоречия.
– Вот, а потом русских девушек все считают шлюхами! – с интонациями старого ворчуна вдруг выдал он.
– Русские девушки – они глубоко несчастные, – меня вдруг пробило на болтовню. – Они ведь не от хорошей жизни отрываются с чурками в России, ну и тут, и в Египте.
– А отчего? – удивился Гриша, и я увидел перед собой благодарного слушателя.
– Ну как… У нас ведь в России до сих пор многие живут по идиотским «понятиям». Ну, например, западло нормальному пацану сделать девушке лейк. Причем не только среди урок и отсидевших граждан, а и среди простого быдла. Вот не может он – и все тут. А эти граждане – могут. И ухаживать могут, и слова красивые говорить, и не пить до усера, как мы…
Про пьянство я, конечно, зря ляпнул, но Гриша не обратил на это внимания.
– А ты откуда знаешь? – спросил он, не отрывая взгляд от Ленки.
– Рассказывали знакомые девушки… Ты вот в баню ходишь с мужиками – вот и спроси их, многие из них такое делают? – посоветовал я.
– А что, реально – западло? – спросил он вдруг с тревогой в голосе и посмотрел на меня. Я смешался, не зная, что ответить в такой ситуации и надо ли что-то говорить.
–
Гриша выслушал историю с пьяной улыбкой, а потом выдал:
– А мне понравилось… Вкусно…
Не зная, как ответить на такое натуралистическое признание, я предложил еще выпить. В это время к столику подошла Ленка.
– Что-то Ахмед совсем охамел, пойдемте отсюда, - решительно сказала она.
– В номер? – как бы невзначай осведомился Гриша.
– Конечно, но сначала – грязные танцы! Дискотека!
Худшее было впереди.
Дискотека в нашем отеле случалась в специально отведенном зале, под той самой террасой, где мы обычно ужинали. До этого дня мы в зале ни разу не были, находя себе другие, более интересные развлечения. Короче говоря, как оно там внутри – ни я, ни Ленка не знали.
Внутри же все было плохо. Под грохот турецкой эстрады в зале танцевали пьяные женщины раннего бальзаковского возраста и несколько детей.
Непонятно было, как Ленка собирается тянуть время в таком убогом месте, но она явно была в ударе. Сначала мы все заказали по коктейлю.
– И что, будут грязные танцы? – робко спросил Гриша.
– Сейчас все будет! – Ленка отпила большой глоток из своего стакана, поставила его на стойку и пошла к диджею.
К возмущению теток, турецкая эстрада кончилась и пошла какая-то другая музыка, в которой я разбирался не больше, чем в турецкой эстраде, но заметно более жесткая по ритму. Ленка стала танцевать.
Танец был действительно очень грязным, особенно когда она подошла вплотную к Грише и, стоя прямо перед ним, проделала несколько зажигательных движений тазом. Даже я был покорен увиденным, а про него и говорить не стоит.
Потом мы выпили еще по коктейлю и пустились в пляс.
Хореографическая ценность нашего выступления, конечно, была равна нулю, если не отрицательным величинам. Но это при сторонней и взрослой оценке. С точки зрения моего тогдашнего внутреннего состояния могу сказать, что в своих конвульсивных движениях мне виделось что-то шаманское. Хотелось призвать на помощь каких-нибудь добрых духов, чтобы весь этот ужас побыстрее закончился.
Танцевали мы довольно долго, между танцами пили ром с колой или что-то еще, потом, из уважения к нашим потугам, зазвучала бесконечная русская попса. Все было бы ничего, время уверенно шло к часу ночи, и мы все уже были в изрядном подпитии. Тут турецкий диджей решил сделать нам приятное и потому принялся, один за одним, ставить медленные танцы.
Гриша решительно взялся за Лену, и я, сидя у бара, вынужден был наблюдать это изнурительное облапывание красивой девушки некрасивым юношей. В середине третьего медленного танца Гриша взял Лену за руку и решительно повел ее к выходу, крикнув мне хриплым пьяным голосом: