Любовник Дождя

Хиггинс Джек

Изнутри мастерская напоминала большую ригу, потому что когда-то в этом пятиэтажном викторианском особняке помещались магазины торговцев шерстью, позже переделанные под жилые квартиры. Сейчас единственным источником света в студии был огонь в камине, и пламя бросало зловещие отблески на четыре огромных скульптуры на подиуме против окна — последнюю работу Фолкнера.

Кто-то позвонил у входа: раз, потом еще раз.

Дверь в глубине комнаты открылась, и на пороге появился небрежно одетый Фолкнер, вид у него был помятый, как если бы он только что проснулся.

Зевая, он на мгновение остановился у камина. Это был высокий, крепко сбитый тридцатилетний мужчина с тем дерзким и самоуверенным выражением лица, которое свойственно представителям богемы, полагающим, что Господь Бог, в отличие от простых смертных, создал их для высшей цели.

Когда позвонили в третий раз, скульптор с недовольной гримасой пошел открывать.

— Хватит трезвонить, слышу! — буркнул он, распахивая дверь. И вдруг улыбнулся: — Ах, это ты, Джек!

Элегантный мужчина, который, прислонившись к стене, нажимал пальцем на кнопку звонка, недовольно проговорил:

— Что так долго?

Фолкнер впустил его в мастерскую. Гость был примерно одних с ним лет, однако выглядел моложе. На нем был вечерний костюм и наброшенный на плечи плащ с бархатным воротником.

Скульптор потянулся к серебряному портсигару. Джек Морган окинул его внимательным взглядом.

— У тебя ужасный вид Бруно.

— Спасибо за комплимент, — проворчал Фолкнер, отходя к камину.

Морган посмотрел на маленький столик, где стоял телефон. Трубка была снята, поэтому он машинально положил ее обратно на рычаг.

— Я так и думал. Вот уже два часа пытаюсь к тебе дозвониться — и все впустую.

Фолкнер пожал плечами.

— В последние дни я работал почти без отдыха. Так что когда закончил, снял трубку и завалился спать. А чего ты хотел, Джек? Что-нибудь стряслось?

— Сегодня день рождения Джоан. Ты забыл? Она прислала меня за тобой.

— Ох, Господи, напрочь вылетело у меня из головы! Теперь, должно быть, нет никакой надежды отвертеться?

— Боюсь, что так, — усмехнулся Джек. — Ведь сейчас только восемь.

— Скверно. Подозреваю, что Джоан, как всегда, пригласила одних зануд. И потом, у меня даже нет для нее подарка, — добавил он хмуро.

Морган вынул из кармана кожаный футляр и бросил его на стол.

— Жемчужное ожерелье… семьдесят пять фунтов. Я купил его у Хамберта и попросил, чтобы записали на твой счет.

— Тысячу благодарностей, Джек, — откликнулся Фолкнер. — Ты знаешь, это была самая каторжная работа, какую только можно вообразить! — крикнул он уже с порога ванной, в то время как гость прошел к подиуму, чтобы осмотреть скульптурную группу.

Это были символические женские фигуры, выполненные в натуральную величину в ранней манере Генри Мура. Но от композиции веяло чем-то жутким, и Моргану сделалось не по себе.

— Я вижу, ты добавил еще одну фигуру, хотя раньше говорил, что их будет три, — заметил он.

Скульптор пожал плечами.

— Пять недель назад, когда начинал работать, я собирался ограничиться вообще одной. Но потом это стало разрастаться, и — что самое худшее —

конца не видно…

Морган подошел ближе.

— Знаешь, Бруно, это великолепно. Лучшая вещь, которую ты когда-нибудь создал.

— А я не уверен. Мне кажется, чего-то еще недостает. Скульптурная группа должна быть идеально сбалансирована. Возможно, для этого требуется еще одна фигура.

— А если нет?

— Я сам не знаю, в чем тут секрет и когда будет хорошо. Просто чувствую, что пока работа еще не такова, какой должна быть. Однако скульптура может подождать. Пойду оденусь.

Он прошел в спальню, а Морган, закурив сигарету, крикнул ему вслед:

— Что ты думаешь о последней выходке Дождевого Любовника?

— Ты хочешь сказать, он ухлопал очередную девку? Сколько их уже?

— Четыре, — Морган поднял валявшуюся на стуле у камина газету. — Об этом должны были написать… — Он быстро просмотрел колонки. — Нет, ничего. Впрочем, это вчерашний послеполуденный выпуск, а жертву обнаружили только вечером.

— И где это случилось? — поинтересовался Фолкнер, надевая вельветовую куртку поверх рубашки поло.

— Неподалеку от Джубили Парк, — ответил Морган и, глянув на приятеля, скривился. — Ты, кажется, говорил, что собираешься одеваться?

— А чем я, по-твоему, занят? — буркнул Фолкнер.

— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

— А ради чего выпендриваться — для этой кучки надутых снобов? Ни за что. Когда мы обручились с Джоан, она согласилась принимать меня таким, какой я есть. Так что пусть терпит… — Он накинул на плечи плащ. — Но прежде чем отправиться на это сборище, я должен чего-нибудь выпить.

— У нас нет времени, — сухо заметил Джек.

— Ерунда! Ведь мы будем в двух шагах от «Королевского Герба». А минутой раньше, минутой позже…

— Ладно, уговорил. Только помни: не больше одной.

Фолкнер улыбнулся, и неожиданно его лицо приняло совсем иное выражение, сделавшись молодым и симпатичным.

— Даю слово скаута! А теперь пошли.

Он выключил свет, и они вышли из мастерской.

Когда приятели добрались до «Королевского Герба», в баре было пусто, а хозяин, Гарри Мидоус, добродушный бородач, лет около пятидесяти, читал за стойкой газету. Увидев посетителей, он отложил ее в сторону.

— Добрый вечер, мистер Фолкнер. Добрый вечер, мистер Морган.

— И вам, Гарри, — откликнулся скульптор. — Пожалуйста, два двойных бренди.

Но Морган запротестовал.

— Мне хватит и одного. Я за рулем.

Фолкнер достал сигарету и закурил. Тем временем Гарри Мидоус взял две рюмки, протер их и наполнил.

— Сегодня тут тихо, — заметил Фолкнер.

— Еще рано, — ответил Морган.

Хозяин поставил перед ними напитки.

— Помяните мои слова: нынче вечером много народа не наберется. — Он пододвинул к ним газету, чтобы можно было прочесть заголовок: «Дождевой Любовник снова вышел на охоту». Пока этот мерзавец на свободе, клиентов не будет. Он убивает всегда в дождь. И я хотел бы знать, что намерена делать эта чертова полиция.