Любовник Дженис Джоплин
Шрифт:
— Я сам этим займусь! — Потом приказал своему помощнику, мужчине атлетического телосложения с каштановыми волосами, стриженными под бокс: — Франко, молнией лети в Альтату и разузнай там, что к чему. — Как только помощник покинул кабинет, Маскареньо отпил из флакончика глоток «мелокса»: — Сукины дети! — и стал готовить облаву.
В первую очередь «драконы» нагрянули в Коль-Поп, но соседи, как обычно, отсыпались в выходной после пятничной пьянки и не смогли дать вразумительного ответа на вопрос, куда уехали Палафоксы. Полицейские заглянули в церковь Санта-Крус — та оказалась закрыта; объехали похоронные бюро —
Маскареньо отыскал взглядом Давида и решил арестовать его тихо, без применения силы; если старик Палафокс заартачится, придется обломать ему рога, но лучше обойтись без рук — в последние дни язва начинала болеть при малейшем раздражении.
— Сеньоры, — начал он спокойным голосом, — прошу следовать со мной для выяснения некоторых обстоятельств.
— Каких обстоятельств? — спросил Грегорио.
— Касающихся похорон.
— Какое вам дело до похорон? Только не говорите, что нам запрещено хоронить наших родственников!
— Сеньор Палафокс, не кричите на меня, я с вами разговариваю очень вежливо, ваш сын партизан и…
— Ах, вот какие обстоятельства вам понадобилось выяснить? Ну так уберите свои пушки, для этого не нужно нас арестовывать! Вот мой сын перед вами, его убили!
— Нам необходимо знать кое-что еще.
— Кому это вам?
— Правосудию.
— Засуньте ваше правосудие себе в задницу!
— Я сейчас тебе вставлю в задницу, старый пердун, получай! — От сильного толчка Грегорио упал на цветы. — Не двигаться! — «Драконы» вокруг сомкнулись еще плотнее. Глаза Грегорио горели яростью. — Не вздумайте оказать сопротивление! Нам по роду службы положено защищать граждан, но, бывает, глупые граждане сами не дают себя защищать.
Мария встала перед Маскареньо, заслонив телом мужа.
— Вы самое настоящее животное! Команданте бросил на нее испепеляющий взгляд:
— Заткнись, старая квочка!
— Послушайте, научитесь уважать пожилых людей, я вам в матери гожусь!
— Прытко пела рыбка, пасть закрой! — В то же мгновение желудок Маскареньо неудержимо свело сильной судорогой; от боли у него задрожали усы и перестали быть такими же, как у Армендариса.
В полемику вмешалась Мария Фернанда:
— Команданте, вы нарушаете процессуальные нормы!
— Заткнись, а если снова начнешь лезть со своей гребаной конституцией, я тебя арестую!
Давид с испуганной миной на лице и безвольно раскрытым ртом смотрел на целящие в него стволы «гарандов», и ему очень сильно хотелось испражниться. «Этот военный большая сволочь, — нашептывала ему бессмертная часть. — Как только подойдет поближе, сразу бей его!»
— Поднимайте старика и пошли отсюда! — приказал команданте. — Хватит с ними возиться!
Палафоксов распихали по машинам, а Давида Маскареньо взял с собой.
За рулем сидел Франко, Давида втиснули между команданте и другим полицейским на заднем сиденье. После долгого прощания с мертвым братом он совсем пал духом.
«Не показывай своего малодушия, даже
— Вспомнил меня, Ротозей? — Давид утвердительно кивнул; улыбающиеся полицейские бросили на него любопытные взгляды. — Узнаешь нас поближе, и дела пойдут на лад! — Давиду захотелось посмотреть на Дженис, но он сдержал желание достать вырезку с ее фото — кто знает, на что способны эти типы, а вдруг отнимут? Дженис в его жизни занимала главное место, до нее Давид не знал ни одной женщины, если не считать того танца с Карлотой. И причина не в том, что его не влекло к противоположному полу, просто родители старались воспитывать сына, чтоб не вырос кобелем. Вот так Дженис и стала для него светом в окошке, подарком и возмещением свыше за то, что Бог сделал его не таким, как все.
«Может быть, они пронюхали о моем намерении вернуться в Чакалу?» — подумал Давид. «Оставь Чакалу на потом, — сказала карма. — Сначала надо выкрутиться из этой заварухи!»
Всю дорогу Давид сдерживал позывы в кишечнике. Ему не раз казалось, что вот-вот случится непоправимое.
«Терпи, — повторял ему голос. — Только маленькие дети ходят под себя по-большому». — «Что они сделают со мной?» — «Спокойно, тебя только допросят, убедятся, что ты ничего не знаешь, и отпустят!» — «Это из-за Сидронио? Они узнали, что я хотел ехать в Чакалу мстить за отца?» — «Не думаю. Главное, не дергайся, и все будет чики-чики. Тебя выручит Чоло, он наверняка уже знает, что случилось с твоим двоюродным братом. Да и Нена поставит его в известность, если уже не сделала это».
Снаружи из-за черных окон машины пассажиров внутри было не разглядеть, но в соответствии с инструкцией Давиду на голову надели капюшон. Через плотную материю слышалась болтовня «драконов», просачивался запах сигаретного дыма. Разговоры в основном шли о женщинах; время от времени подавал голос Маскареньо, и тогда кто-то из подчиненных подобострастно отвечал ему: «Совершенно верно, шеф!» или «Так точно, мой команданте!».
— Сегодня мне предстоит полакомиться клубничкой! — самодовольно объявил Маскареньо.
— О-о, шеф, поздравляю! Значит, сдалась та самая, из «Лос-Пикачос», шеф?
— Еще нет, прытко пела рыбка, но сегодня ночью наконец свершится, я поимею самую сладкую клубничку на свете, конфетку, королеву!
Давид, терзаемый страхом, не слишком хорошо понимал, о чем речь. Братьев Кастро или Риверу он боялся совсем по-другому. Нынешний, новый страх внушали Давиду нацеленные на него винтовки и федеральные полицейские, так не похожие на тех, что служили в Чакале и были его соседями. Подобный страх лишает людей покоя и здоровья.
Через двадцать минут машина въехала на большую подземную стоянку. Давид слышал, как полицейского начальника приветствовали часовые, дежурящие у шлагбаума. В ту же минуту, видимо, откуда-то поблизости до его слуха донеслись чьи-то жалобные стенания, и кто-то пронзительным голосом затянул «Облади-облада» по-испански: «В новом супермаркете я в первый раз; там стоит отличный мюзик-бокс…» Давида толчками отвели куда-то, усадили и сняли с головы капюшон. Он увидел комнату с некрашеными стенами и Маскареньо, сидящего за письменным столом. Полицейский забрал у него бумажник.