Любовник ее высочества
Шрифт:
Услышав свое имя, Энни окаменела. Она понимала, что оставаться в таком положении опасно, но сдвинуться с места не могла.
Беспокойное движение шагов прекратилось. Энни услышала скрип кресла, застонавшего под тяжестью тела отца Жюля.
– Я долго молился и много думал, как поступить, еще до того, как мне сообщили, что высшие власти знают, где она. Какое-то время я размышлял, не выдать ли ее замуж за кого-нибудь из моих прихожан, надежного и достойного человека. Но сложившиеся обстоятельства заставляют действовать в открытую. Не иначе, как вмешалось божественное провидение.
– Вы,
Когда отец Жюль вновь заговорил, его голос звучал утомленно:
– Энни лучше подготовлена к жизни при дворе, чем вы думаете, и за это во многом следует благодарить вас. Вы приучили ее к дисциплине, к умению сдерживать свои желания. Я знаю, что страсти заперты в ее душе, как джинн в бутылке, но она умеет держаться спокойно и скрывать свои истинные чувства. Такие способности помогут ей добиться благосклонности двора. Я пытался научить ее понимать корни интриг и политических игр при дворе. Вы сами часто говорили мне, что ее надо воспитывать почти как мужчину. Что ж, ее образование вполне достойно французской герцогини.
Дыхание ветра колыхнуло воздух, и петли двери заскрипели. Отец Жюль сразу замолчал, и в тишине послышались его приближающиеся шаги.
Энни обернулась и увидела перед собой сердитое лицо отца Жюля. Силы покинули ее, ноги подкосились, и она свалилась прямо на пол.
Подхватив ее под руки, он позвал:
– Матушка, взгляните, что мы уже натворили! Бедняжка в обмороке! Помогите перенести ее на скамейку.
Поддерживая Энни с двух сторон, они положили ее на обитую бархатом скамейку в комнате матушки.
– Итак, что ты успела услышать, Энни? Только говори правду.
Заикаясь, Энни пролепетала:
– Я… шла в кабинет на занятия. Дверь была чуть приоткрыта, и, когда я хотела постучаться, я услышала ваши голоса. Вы разговаривали так сердито, что я не посмела вмешаться. Я думала, что мне делать, и тут услышала, что отец Жюль говорит, что меня надо отослать отсюда.
Она умоляюще посмотрела на аббатису:
– О, матушка, вы не отошлете меня?
– Перестань рыдать, – проворчала матушка Бернар. – Я всегда знала, Энни, что любопытство не доведет тебя до добра. – Она раздраженно повернулась к священнику: – Девочка слышала достаточно, чтобы испугаться. Готова она к этому или нет, но для ее спокойствия вам лучше ей все рассказать. – Она чуть не ткнула пальцем ему в лицо. – Я ухожу.
Энни настолько удивилась поведению матушки Бернар, что перестала плакать и икать.
Отец Жюль подошел к скамейке и сел на краешек.
– Я надеялся, что у меня будет возможность осторожно подготовить тебя, но ничего не вышло. Бог в своей безграничной мудрости выбрал путь, по которому мы должны следовать. И мне тоже кажется, лучше тебе все объяснить.
Энни улыбнулась сквозь слезы.
Священник склонил голову.
– Я обещал твоему отцу дать тебе достойное образование. Я уверен, ты понимаешь, что… м-м-м… предметы твоего обучения были не совсем обычными. – Он остановился. – Милая Энни! Неужели ты никогда не удивлялась, что мы уделяем так много времени изучению политики и светской истории? А другие предметы!
Хотя говорить правду было сейчас скорее всего рискованно, ее сжигало любопытство, которое она старалась скрыть.
– Конечно, я этому удивлялась. – Она упорно смотрела в пол. – Но я считала, что знание наук, особенно медицины, может мне пригодиться, если я потом буду работать в больнице вместе с мирскими сестрами.
– А как быть с математикой и военной стратегией? Как можно их использовать в женском монастыре или в больнице? – Отец Жюль мягко взял ее за подбородок и приподнял голову, чтобы видеть лицо. – Ты и в самом деле думала, что Платон, Аристотель, Плиний, Цицерон или Цезарь так необходимы для жизни прихода? – Его добрые глаза, казалось, читали ее самые затаенные мысли. – Скажи правду, дитя мое, неужели ты всерьез веришь, что твое призвание – быть монахиней?
Энни не могла больше обманывать ни его, ни себя.
– Нет, святой отец… нет.
Энни закрыла лицо руками и горестно зарыдала. С тех пор как бог наградил ее ежемесячными женскими мучениями, в ней все больше и больше росло ощущение взрослости, какой-то солнечной радости и полноты жизни. Плотские утехи занимали ее мысли все чаще, заставляя забывать о святости и благочестии.
Отец Жюль достал из кармана своей рясы чистый кусок грубой льняной ткани. Промокнув слезы на ее щеках, он сказал:
– Я замечал мечтательность в твоих глазах, когда мы говорили о разных событиях и значении силы, власти над миром. Я знаю, ты воображала себя участницей этих приключений.
Энни покраснела.
– Скоро они тебе действительно предстоят. Ты будешь представлена королю и королеве-матери. – Он усмехнулся, видя, как ее глаза засияли. – Тебя с завтрашнего дня начнут учить светским манерам и правилам поведения при дворе. Когда ты будешь готова – может быть, уже в следующем месяце, – я лично поеду с тобой в Париж.
Отец Жюль продолжал:
– Энни, после долгих молитв и размышлений я решил выдать тебя замуж. Человек, которого я выбрал, – достойный молодой дворянин, принят при дворе, офицер королевской гвардии. – Он остановился, словно следующие слова застревали у него в горле. – Герцог де Корбей. Твой жених знатен, с прекрасной репутацией и происхождением. Тебя ждет великолепное будущее, и ваши дети будут носить благородное имя. Подумай об этом и постарайся приготовить себя к новой жизни. – Он встал со скамьи. – Я жду тебя и сестру Жанну завтра утром. А сейчас иди к себе и помолись.
Болезненно задетая, Энни повернулась и вышла в коридор. Спотыкаясь, она еле добрела до комнаты, почти ничего не видя. Вскоре ей придется покинуть это привычное, знакомое убежище навсегда.
Войдя наконец в свою келью, она опустилась прямо на холодный пол в полном изнеможении и зарыдала глубоко и отчаянно, как ребенок.
2
Филипп пробирался по темным парижским улицам к апартаментам Великой Мадемуазель, с быстротой и ловкостью кошки находя кратчайший путь в лабиринте узких улиц. Сегодня их встреча будет последней и решающей.