Любовник ее высочества

Смит Хейвуд

– О, мое сердце, как вас убедить? – Он глубоко вздохнул. – Я столько раз отгораживался от вас – столько раз, – но эти дни позади. Клянусь в этом. Нравится вам или нет, но теперь от меня не отделаться. Больше не будет никаких запертых дверей между нами. И никаких раздельных комнат.

– Мне бы хотелось, чтобы мы всегда оставались такими же близкими, как сейчас, в этой постели.

Филиппу тоже хотелось лежать обнаженными рядом. Как можно дольше. Он не помнил себя таким счастливым, как сейчас, но даже это минутное счастье было, увы, не безоблачным. Он обязан сказать.

– Разве важно, в какой

мы постели, если мы вместе? – Он почувствовал, что она насторожилась, но продолжал: – Мы не можем оставаться здесь.

Она отстранилась и пристально взглянула в его глаза.

– Письмо в монастыре, да?

– Да. – Он постарался по возможности представить все в наилучшем свете. – Послание от моего отца. Ему, похоже, удалось устроить все так, чтобы уберечь себя – а заодно и нас – от бесчестия, объявив, что мы были спасены из рук бунтовщиков и отправлены в его владения в деревню, чтобы оправиться от пережитого.

После долгого молчания она упавшим голосом прошептала:

– Нам надо возвращаться?

– Да. И прямо сейчас. Но все будет хорошо. – Он вновь притянул ее к себе, то ли чтобы успокоить себя, то ли утешая ее. – Бунт подавлен. Мы наконец-то можем быть свободны и от войны, и от политики. Если после встречи с отцом все пойдет как надо, я смогу оставить службу. Тогда мы уедем в Мезон де Корбей и заживем там мирной жизнью. – Говоря это, Филипп и сам начал верить, что так все и будет.

Анна-Мария еще крепче обняла его.

– А что, если, вернувшись, мы обнаружим, что наши дела не так уж хороши?

– Мы на самом деле гораздо лучше подготовлены ко всему, чем можно подумать. – В его голосе крепла решимость. – Когда разгорелось восстание, я вложил деньги, все, какие мог, во владения, следы которых не найдет даже мой отец. Большинство наших вкладов в безопасности, но я не мог воспользоваться ими, когда мы так спешно бежали из города. – Если на нее и произвела впечатление его предусмотрительность, то она не подала вида. – Если, по возвращении в Париж, мы столкнемся с серьезными трудностями, то попросту заберем деньги и уедем куда захотим. В Азию. В Новый Свет. Сюда. Как вы решите. Но мы будем вместе, и у нас будет достаточно средств, чтобы обеспечить нашим детям спокойное будущее.

Слова Анны-Марии звучали тоскливо, как звон похоронного колокола:

– Я всегда хотела, чтобы мы могли куда-нибудь уехать – куда угодно, только не в Париж. Я боюсь, Филипп. Боюсь, что, если мы вернемся ко двору, то расстанемся навсегда.

– Этого не будет, я обещаю. Я покончил со двором и всем, что с ним связано. – Он действительно так считал. Крепко обняв ее, он нежно поцеловал ее макушку. – Мы начнем готовиться к поездке уже завтра. А на следующий день я хотел бы уехать.

– Так быстро… – Она долгим взглядом обвела комнату. – Хорошо. Я буду готова.

Филипп услышал в ее голосе горькое смирение и убежденно настаивал:

– Нам надо вернуться. Вы заслуживаете большего, чем эта дыра, Энни. Мезон де Корбей – огромный дом, а вы по праву его хозяйка. Вы будете свободно жить там, а не прятаться в этом крохотном местечке.

Страстность его слов удивила их обоих. Прищурившись, она переспросила:

– Хозяйка по праву?

Филипп отпрянул. Как он мог ослабить свое внимание и едва все не погубить! Возможно,

когда-нибудь их любовь окрепнет настолько, чтобы выдержать всю жестокую правду, но пока что доверие, установившееся между ними, еще слишком хрупко, чтобы взваливать на него такой груз. Он резко сменил тему, прекрасно зная, что, возбудив ее любопытство, сумеет отвлечь ее.

– Я наметил одну остановку по дороге домой, и, думаю, она вам будет приятна.

Через пять дней Энни, стоя позади мужа, смотрела, как он негромко стучит в главную дверь монастыря. Когда меньше года назад она покидала Сен-Кур, ей и в голову не могло прийти, что она сюда вернется – или что ей этого захочется, но сейчас она едва сдерживала нетерпение.

Окошко в двери приоткрылось, и Энни услышала, как знакомый голос воскликнул:

– Они тут! Они приехали! – Сестра Николь распахнула тяжелую дверь и заключила Энни в теплые объятия. – Спасибо тебе, Пресвятая Богородица, что она целой и невредимой вернулась к нам! – Посмотрев на руку Энни, она ненадолго задержалась взглядом на ее шрамах. – Ты только посмотри на себя. Ты стала такой худенькой. Мы просто обязаны откормить тебя как следует, пышками и оладьями, которые так хорошо печет сестра Маттиас.

Монахиня потянула Энни по направлению к столовой.

– Пойдем. Тут все как на иголках в ожидании твоего прибытия.

Смеясь, Энни удержала ее.

– Погодите, сестра. Позвольте познакомить вас с моим мужем.

– Ой, дорогая, я совершенно потеряла голову. Впрочем, мы с его милостью уже, конечно, встречались. – Сестра Николь в небрежном реверансе присела перед Филиппом. – Рада снова видеть вас, ваша милость. Кто-нибудь из сестер сейчас принесет вам еду и питье. Матушка Бернар лично придет поприветствовать вас, как только освободится. Ваши комнаты вскоре будут готовы. А теперь, ваша милость, могу я просить вас ненадолго отпустить Анну… я хочу сказать, ее милость, в столовую, где собрались сестры, чтобы ее поприветствовать?

Вместо того чтобы ответить монахине, Филипп обратился к Энни:

– Располагайте своим временем как пожелаете, моя дорогая. Я знаю, вы полны нетерпения увидеть своих близких.

Сестра Николь просияла.

– Будьте благословенны, ваша милость.

– Я так надеялась, что мы улучим момент и останемся вдвоем. Пойдем. Я отведу тебя туда, где нам никто не помешает. – Сестра Николь направилась к уединенной скамье, скрытой кедрами. Сев на нее, она притянула Энни к себе, словно наседка, собирающая свой выводок.

Энни, припав к ее необъятной груди, расслабленно вздохнула.

– Ой, сестра Николь. Сколько раз за последние месяцы я изнывала от желания положить голову вам на плечо и рассказать обо всем, как бывало, когда я была маленькой девочкой.

– Ладно-ладно. Ты можешь сделать это и теперь. Я хочу знать все. И про твою свадьбу, и про мужа, и про Париж, и про восстание.

Энни отпрянула.

– Вы знаете про восстание?

Сестра Николь сдержанно ответила:

– Ты была бы удивлена, узнав, на какие грехи я пошла, чтобы узнать, все ли у тебя благополучно, – она ухмыльнулась без тени раскаяния. – Грешна, что поделаешь. Так расскажи же мне про все, что произошло с тех пор, как мы оставили тебя в Париже. Я хочу знать все.