Любовник-Фантом (сборник)
Шрифт:
Он зажал мне рот своей тяжелой огромной рукой с такой силой, что меня отбросило к стене.
— Молчи, — взмолился он в таком волнении, что я едва узнал его голос. — А вот и они! — закричал он в следующую секунду, как только наемные экипажи въехали на площадь.
В первом сидела невеста в густой фате, рядом — отец с матерью. Во втором — две перезрелые девицы, одной из которых отводилась роль подружки.
Я безуспешно пытался разглядеть невесту, пока она шла по проходу, склонив голову и словно нарочно спрятав лицо в складках фаты.
Здесь скрывалась тайна,
«Она молода, — решил я, увидев, как она опускается на колени. — Боюсь, она очень уродлива».
Их обвенчали, они стали мужем и женой. Не поднимая фаты, невеста прошла с Джеффри в ризницу, мы последовали за ними.
Тут у меня мелькнула мысль, что второпях мы что-то напутали: шли на свадьбу, а оказались на похоронах.
Обычно я знаю, что сказать в нужное время и в нужном месте, однако место мне не показалось подходящим, и я не сумел найти слов.
В тот миг мне показалось, что кладбище с парой занятых своим тяжким трудом могильщиков более подошло бы к случаю, чем ризница с неторопливым священником, великовозрастной подружкой, безмолвной невестой и мрачным, хотя и торжествующим женихом.
По-прежнему не поднимая фаты, невеста еле слышным шепотом спросила, какое имя ей следует написать, и вывела нетвердой, дрожащей рукой: «Мэри Ашуэлл».
Как только церемония закончилась, ее отец, который не мог похвастать железной выдержкой своей супруги, произнес со слезами на подслеповатых глазах и подозрительно подергивающимися губами:
— Полли, дорогая, поцелуй меня. Поцелуй своего бедного старого отца.
И прежде чем она успела помешать, откинул с ее лица фату и прижал к груди.
Смогу ли я когда-нибудь забыть ее лицо? Эти распухшие от слез веки, белые как мел, горестно запавшие щеки, печать безмерного страдания в глазах, какого мне не приходилось видеть у живого человека, только на картинах старых мастеров?
Заплаканные глаза, бледные щеки и исполненный муки взгляд заставили меня забыть о том, где я нахожусь. Я позабыл все правила приличия, всякое понятие о благопристойности, короче, я забыл обо всем на свете и громко воскликнул, словно был один и не в церкви:
— Боже! Да она совсем дитя!
И в тот же миг, точно я снял какое-то заклятие, картина разом изменилась.
Метнув на меня взгляд, который мягче всего можно определить как неприязненный, Джеффри схватил жену под руку и вместе с ней покинул ризницу, оставив нас гадать, стоит ли нам следовать за ним.
Священник возвел глаза к потолку, словно ожидая, что он вот-вот обрушится и придавит одного из нас. Наверное, ему в жизни не приходилось слышать подобных восклицаний. Обе перезрелые девицы уставились в пол. Миссис Ашуэлл бросала на меня испепеляющие взоры. Мистер Ашуэлл всхлипывал, уткнувшись в белый носовой платок.
Что до меня, я был настолько
Он ей годился в отцы! Да что там — в деды!
Не помню, как мы вышли из церкви и в каких словах я попрощался со священником. С того момента, как я увидел лицо невесты, я был словно в тумане и очнулся лишь на козлах, позади кучера, трясясь по проселочной дороге. Я чувствовал себя человеком, который пробудился от страшного сна и медленно, с трудом приходит в себя, только теперь начиная различать происходящее.
Глава III
Завещание моего кузена
Впрочем, мне не пришлось подыскивать себе другое место для отдыха: Джеффри простил мне обиду и вместе с молодой женой принял в своем имении с прежним радушием.
Однако Фэри-Уотер потеряло для меня былую прелесть. Находиться там было тягостно, и все же я постоянно туда возвращался. Всякий раз я с облегчением покидал дом моего кузена, но вскоре в памяти моей оживали кроткое лицо, мягкие карие глаза, робкий мелодичный голос — и я устремлялся туда сначала в мыслях, а потом и собственной персоной.
Она была невинным ребенком, а он необузданным дикарем, который безумно ее любил и столь же безумно ревновал. Старая, всем известная история, в которой действуют разорившийся отец, богатый и щедрый поклонник, не чуждая земным радостям мамаша и любящее нежное дитя, готовое возложить свою юную жизнь на алтарь долга.
Ее сердце оставалось свободным — вот единственное, что утешало меня. Она еще не встречала человека, которого могла бы полюбить: так по-монашески уединенно текла ее жизнь. Она была невинна, как дитя, чиста, как ангел, добра, кротка, правдива и верна. Возможно, со временем, если бы у нее родился ребенок, которому она могла посвятить всю себя, лаская и опекая его, ее брак, неравный и несправедливый, сделался бы не совсем уж несчастным, если бы удалось изгнать из Джеффри дьявола ревности. Но стоило ей взглянуть на кого-то или подумать о ком-то, как он приходил в ярость. Его привязанность к детям тускнела рядом со слепой безрассудной страстью, которой он терзал свою жену. Она нежно и преданно любила отца — и он разлучил их, запретив старику являться в Фэри-Уотер, а ей навещать отца. Когда мистер Ашуэлл скончался, он ревновал к самому ее горю. Когда у них родился второй ребенок, он с завистью глядел, как она его ласкает.
Бедняжка Полли! Бедное дитя! Бедная девочка-жена! Бедная малышка-мать! Как часто сердце у меня разрывалось от нежности, которую я боялся обнаружить!
Но ты знала, что я испытывал в душе, моя девочка. Признайся, я всегда был тебе преданным другом и не оставил бы тебя ни в горе, ни в радости, сумей мое заступничество облегчить твою участь.
С какой бессильной болью наблюдал я, как мало-помалу радость и надежда уходят из твоей юной жизни, как ты стареешь, не успев по-настоящему вырасти, но что я мог поделать?