Любовник королевы
Шрифт:
Он еще раз просил дочь хорошенько подумать:
– Птичка моя, я знаю, что Роберт хорош собою. Не сомневаюсь, он станет большим человеком, а его отец уже всего добился. Мне бы радоваться и благодарить Бога. Мыслимое ли дело: в Шин, на твою свадьбу, пожалует королевский двор! Честь, о которой я не мечтал ни для себя, ни даже для тебя, моя девочка. Но подумай, Эми, действительно ли ты хочешь связать свою жизнь с таким человеком? Не лучше ли было тебе найти в Норфолке ладного парня, обвенчаться с ним и жить подле меня? Я вам домик построил бы, и внуков нянчил бы, как своих детей, и тебя
Эми положила маленькие ладошки на его плечи и умоляла отца встать с колен.
Она плакала, уткнувшись лицом в теплый домотканый родительский камзол, затем улыбнулась и сказала:
– Отец, я люблю Роберта. Ты сам говорил, что я могу выйти за него, если буду уверена в своих чувствах. Бог свидетель, так оно и есть.
Отец не давил на нее своим авторитетом. Эми была его единственной любимой дочерью от первого брака, и он не перечил ей. Да и она привыкла с ранних лет сама принимать решения. Девушка не допускала и мысли о том, что ее суждения о Роберте могут оказаться неверными.
Эми не сомневалась в своей любви к Роберту Дадли, и эта уверенность сохранилась у нее до сих пор. По ночам она безутешно рыдала и никак не могла остановиться, но причиной ее слез было не умаление любви. Эми плакала от ее избытка. Она по-прежнему горячо любила Роберта, и каждый день, проведенный без него, был длинным и пустым. Бедняжка прожила множество таких дней, когда мужа держали в Тауэре. Но тогда она хотя бы могла тешиться мыслями о его страстном желании вырваться оттуда и помчаться к ней. Нынешнее ее состояние было в тысячу раз горше. Роберт, свободный, вернувший себе прежнее положение при дворе, мог бы приехать сюда, однако предпочитал оставаться в Лондоне.
Вчера мачеха спросила, не собирается ли Эми сама отправиться к мужу в Лондон, когда дороги подсохнут. Вопрос застал ее врасплох. Она, отличавшаяся житейской смышленостью, вдруг почувствовала себя беспросветной дурой, совершенно не представляющей хода дальнейших событий и своих действий.
– Напишите ему за меня, – попросила Эми леди Робсарт. – Он подскажет, что мне надо делать.
– А ты не хочешь сама ему написать? – предложила мачеха. – Продиктуй мне письмо, а потом спишешь с моего листа.
– Что толку? – вздохнула Эми. – Он не будет читать сам. Какого-нибудь писаря заставит.
Видя, что ей никакими уговорами не вытащить падчерицу из тягостного настроения, леди Робсарт взяла бумагу, обмакнула перо в чернила и приготовилась писать.
– Господин мой, лорд Роберт, – с легкой дрожью в голосе начала Эми.
– Мы не можем именовать его лордом, – возразила мачеха. – Твоего мужа, государственного преступника, лишили этого титула. Насколько я могу судить, ему пока его не вернули.
– Меня это не волнует! – вспыхнула Эми. – Когда Роберт приехал свататься ко мне, он был лордом и останется для меня таковым, как бы другие его ни называли.
На сей раз леди Робсарт не стала корить падчерицу язвительными замечаниями, хотя они так и вертелись у нее на языке. Она в точности записала слова Эми и остановилась, ожидая продолжения.
– Я не знаю твоих пожеланий насчет места моего дальнейшего житья. Должна ли я приехать в Лондон? – тонким детским голоском диктовала
Весь день Елизавета провела как на иголках. Она то и дело посылала фрейлин посмотреть, не показалась ли Екатерина в дверях большого зала. Мальчишки-пажи мерзли во дворе конюшни, выполняя приказ королевы: едва только леди Ноллис подъедет, приветствовать ее, как самую важную персону, и немедленно вести в приемную. Екатерина Ноллис была дочерью Марии Болейн – тетки Елизаветы. С молодой королевой ее связывали годы нежной и искренней дружбы, начавшейся в раннем и совсем не безоблачном детстве теперешней властительницы Англии. Екатерина была девятью годами старше ее. В Хатфилде сложился своеобразный двор, состоявший из детей и подростков, представляющих семьи высшей знати. Екатерина появлялась там лишь наездами. Но всякий раз, когда маленькой Елизавете было грустно и одиноко, ее двоюродная сестра как по волшебству оказывалась рядом. Когда Елизавета подросла, обнаружилось, что у них с Екатериной много общего. Та была девушкой высокообразованной, да еще и ярой протестанткой. Религиозные воззрения Елизаветы не отличались такой ясностью. К тому же в случае чего она рисковала гораздо сильнее, нежели Екатерина. Тем не менее принцесса всегда испытывала тайное восхищение бескомпромиссной ясностью взглядов своей двоюродной сестры.
Все последние, ужасные дни перед казнью Анны Болейн Екатерина оставалась рядом с ней. С того времени она прониклась непоколебимой уверенностью в том, что ее тетка невиновна. Мать Елизаветы не была ни распутницей, ни ведьмой, а пала жертвой дворцового заговора. Слова Екатерины служили тайным утешением Елизавете, раннее детство которой было омрачено отзвуками клеветнических нападок на мать. Когда королева Мария объявила войну еретикам и Екатерине с семьей пришлось покинуть Англию, Елизавета заявила, что ее сердце разбито.
– Успокойся. Скоро она будет здесь, – пытался убедить королеву Дадли, видя, как она ходит от окна к окну.
– Я ждала ее еще вчера. А теперь боюсь, что она не появится раньше завтрашнего дня.
– Дороги сейчас в гадком состоянии, но Екатерина наверняка приедет сегодня.
Елизавета отодвинула край занавески и даже не заметила, как ее ногти рвут старую ткань. Дадли подошел сзади и осторожно взял ее за руку. Придворные, наблюдавшие за королевой, замерли, удивленные такой дерзостью. Как он посмел без позволения прикоснуться к венценосной особе, разжать ей пальцы да еще взять обе ее ладони в свои? Однако дерзкий Дадли еще и легонько встряхнул ее величество!
– Да успокойся же ты, – шептал он королеве. – Не сегодня, так завтра Екатерина будет здесь. Может, ты хочешь выехать ей навстречу?
Елизавета посмотрела на свинцово-серые небеса, темнеющие под напором ранних зимних сумерек, и неохотно призналась:
– Нет, я никуда не поеду. – Мы, чего доброго, разминемся, и это только растянет ожидание. Уж лучше я подожду Екатерину здесь.
– Тогда сядь, – велел ей Роберт. – Прикажи подать карты. Пока ждем Екатерину, сыграем во что-нибудь. Если она сегодня не приедет, будем соревноваться, пока ты не отберешь у меня пятьдесят фунтов.