Любовник леди Чаттерли
Шрифт:
Изморось кисеей накрыла все вокруг — таинственно, тихо и совсем не холодно. Она быстро шла парком, ей даже стало жарко — пришлось распахнуть легкий дождевик.
Лес стоял под теплым вечерним дождем, молчаливый, спокойный, загадочный, зарождается жизнь и в птичьих яйцах, и в набухающих почках, и в распускающихся цветах. Деревья голые, черные, словно сбросили одежды, зато на земле уже выстлался зеленый-зеленый ковер.
На поляне по-прежнему никого. Птенцы укрылись под крыльями квочек, лишь
Итак, егерь не приходил. Видно, нарочно обходил сторожку стороной. А может, что случилось? Может, наведаться к нему домой?
Наверное, ей на роду написано ждать. Своим ключом она отперла дверь. В сторожке чисто. В банке — зерно, в углу — аккуратно сложена свежая солома. На гвозде висит фонарь-«молния». Стол и стул на том месте, где вчера лежала она.
Конни села на табурет у двери. Как все покойно! По крыше шуршит дождь, на окне — паутина мелких капель, ни ветерка. В сторожке и в лесу тихо. Богатырями высятся деревья, темные в сумеречных тенях, молчаливые, полные жизни. Все вокруг живет!
Скоро ночь, значит, пора уходить. Егерь, видно, избегает ее.
И тут он неожиданно появился на поляне, в черной клеенчатой куртке, какие носят шоферы, блестящей от дождя. Взглянул на сторожку, приветственно поднял руку и круто повернул к клеткам. Молча присел подле них, внимательно оглядел, тщательно запер на ночь. И только потом подошел к Конни. Она все сидела на табурете у порога. Он остановился у крыльца.
— Значит, пришли! — по-местному тягуче проговорил он.
— Пришла! — Она посмотрела ему в лицо. — А вы что-то припоздали.
— Да уж, — и он отвел взгляд в сторону леса.
Она медленно встала, отодвинула табурет и спросила:
— А вы хотели прийти?
Он пытливо посмотрел на нее.
— А что люди подумают? Дескать, чего это она наладилась сюда по вечерам?
— Кто, что подумает? — Конни растерянно уставилась на егеря. — Я ж вам сказала, что приду. А больше никто не знает.
— Значит, скоро узнают. И что тогда?
Она снова растерялась и ответила не сразу.
— С чего бы им узнать?
— А о таком всегда узнают, — обреченно ответил он.
Губы у нее дрогнули.
— Что ж поделать, — запинаясь, пробормотала она.
— Да ничего. Разве что не приходить сюда… если будет на то ваша воля, — прибавил он негромко.
— Не будет! — еще тише ответила она.
Он снова отвел взгляд, помолчал.
— Ну, а когда все-таки узнают? — наконец спросил он. — Подумайте хорошенько. Вас с грязью смешают: надо ж, с мужниным слугой спуталась.
Она взглянула на него, но он по-прежнему смотрел на деревья.
— Значит ли это… — она запнулась, — значит
— Подумайте! — повторил он. — Прознают люди, сэр Клиффорд, пойдут суды-пересуды.
— Я могу и уехать.
— Куда?
— Куда угодно. У меня есть свои деньги. От мамы мне осталось двадцать тысяч, я уверена, Клиффорд к ним не притронется. Так что я могу и уехать.
— А если вам не захочется?
— Мне все равно, что со мной будет.
— Это так кажется! Совсем не все равно! Безразличных к своей судьбе нет, и вы не исключение. Не забудете вы, ваша милость, что связались с егерем. Будь я из благородных — дело совсем иное. А так — как бы вам жалеть не пришлось.
— Не придется. На что мне всякие титулы! Терпеть их не могу! Мне кажется, люди всякий раз насмехаются, обращаясь ко мне «ваша милость». И впрямь, ведь насмехаются! Даже у вас и то с насмешкой выходит.
— У меня?!
Впервые за вечер он посмотрел ей прямо в лицо.
— Я над вами не насмехаюсь.
И она увидела, как потемнели у него глаза, расширились зрачки.
— Неужто вам все равно, даже когда вы так рискуете? — Голос у него вдруг сделался хриплым. — Подумайте. Подумайте, пока не поздно.
В словах его удивительно сочетались угроза и мольба.
— Ах, да что мне терять, — досадливо бросила Конни. — Знали б вы, чем полнится моя жизнь, поняли б, что я рада со всем этим расстаться, но, быть может, вы боитесь за себя?
— Да, боюсь! — резко заговорил он. — Боюсь! Всего боюсь.
— Например?
Он лишь дернул головой назад — дескать, вон, кругом все страхи.
— Всего боюсь! И всех! Людей!
И вдруг нагнулся, поцеловал ее печальное лицо.
— Не верьте. Мне тоже наплевать. Будем вместе, и пусть все катятся к чертовой бабушке. Только б вам потом жалеть не пришлось!
— Не отказывайтесь от меня, — истово попросила она.
Он погладил ее по щеке и снова поцеловал — опять так неожиданно — и тихо сказал:
— Тогда хоть пустите меня в дом. И снимайте-ка плащ.
Он повесил ружье, стащил с себя мокрую куртку, полез за одеялами.
— Я еще одно принес. Так что теперь есть чем укрыться.
— Я совсем ненадолго, — предупредила Конни. — В половине восьмого ужин.
Он взглянул не нее, тут же перевел взгляд на часы.
— Будь по-вашему. — Запер дверь, зажег маленький огонек в фонаре.
— Ничего. Мы свое еще возьмем, успеется.
Он аккуратно расстелил одеяла, одно скатал валиком ей под голову. Потом присел на табурет, привлек Конни к себе, обнял одной рукой, а другой принялся гладить ее тело. Она почувствовала, как у него перехватило дыхание. Под плащом на Конни были лишь нижняя юбка да сорочка.