Любовники Екатерины
Шрифт:
Мамонов не скрывал своего стыда, но заставлял себе за него платить.
В обществе были недовольны расточительностью Екатерины, которой фавориты стоили более четырехсот миллионов рублей.
Требуя верности Мамонова, она приблизила к себе юного офицера Казаринова, которого случайно увидела на параде и за одну ночь подарила ему имение, стоившее четыреста тысяч рублей.
«Императрица разоряет государство», — говорили в обществе.
Конечно, она щедро платила за свои удовольствия из народной казны.
Но она же укрепляла и расширяла русские владения, завоевала
Екатерина строила здание обширной, цельной, единой, несокрушимой России. Она первая завоевала России голос в Западной Европе. И ценила себя как архитектора очень дорого.
Конституция обошлась бы стране еще дороже самодержавия, — говорила она. — Лучшая из конституций ни к черту не годится, потому что она делает более несчастных, нежели счастливых. Добрые и честные страдают от нее, и только негодяи чувствуют себя при ней хорошо, потому что набивают карманы и никто их не наказывает.
Она предпочитала набивать самодержавно карманы фаворитов. Но сколько она ни дарила Мамонову, все же не могла купить сердца этого честного в основе своей Человека.
С некоторых пор Екатерина взяла к себе новую фрейлину, княжну Елисавету Щербатову.
Лизаньке было всего семнадцать лет, и она жила во дворце безвыходно, как и Мамонов.
Запертые в стенах царскосельского дворца, фаворит и фрейлина часто встречались и страстно полюбили друг друга.
Старая, толстая Екатерина сделалась противной своему любовнику, который сравнивал ее с семнадцатилетней хорошенькой Лизанькой. Екатерина стала замечать в нем полное отсутствие усердия. Он охладел к ней, избегая ласк этой сластолюбивой женщины, годившейся ему в матери.
Безбородко узнал о свиданиях Мамонова с Лизанькой. Они встречались в беседке дворцового сада, и княжна отдалась своему возлюбленному.
Хитрый малоросс обрадовался, когда царица пожаловалась ему на «рассеянность» Мамонова и его неаккуратность.
— Где-то качал пропадать по ночам…
— А нет ли у него возлюбленной во дворце? — спросил он.
Екатерина побледнела.
— Да кто же такая дерзкая, которая посмеет соперничать со своей государыней на моих глазах?
— Да мало ли… Теперь народ вольнодумен стал, особенно молодые фрейлины!
Это был намек на Щербатову.
Екатерина не придала этому особенного значения.
Вечером состоялось заседание Государственного совета, и Мамонов отсутствовал.
В спальне Екатерины его также не было.
Екатерина вернулась из совета усталая и пожелала забыться в сильных и нежных объятиях «дитяти».
Но комната фаворитов также была пуста.
Екатерина решила дождаться Мамонова и сделать ему строгий выговор. Она не ложилась и ждала.
Наконец, он явился.
— Где вы, милостивый государь, пропадать изволили, нерачительны вы стали к службе
Она любила игривость и на склоне лет.
Но когда она протянула ему свои объятия, Мамонов не двинулся.
— Матушка-государыня, я всегда был откровенен. Я не могу больше нести свои обязанности при особе вашего величества.
Этого оскорбления Екатерина не ожидала. Он смеет первый от нее отказываться!
К этому Екатерина не привыкла. Все, кроме Ланского, изменяли ей. Но они скрывали свои приключения, боялись потерять милость государыни и не выходили из границ верноподданнического повиновения. В своем самодержавном деспотизме Екатерина желала закрепостить и сердца своих подданных.
— В чем дело, милостивый государь? — гордо спросила она. — Вы забываетесь.
— Я полюбил другую, ваше Величество.
— Кого?
— Княжну Елисавету Щербатову. Я прошу разрешения вашего величества на брак с нею, который в настоящее время является необходимостью.
— Хорошо. Я разрешаю. Но предваряю вас, что считаю вас государственным преступником: зная, сколь моя жизнь нужна для России, вы расстраиваете свою государыню, которой нужно полное спокойствие и равновесие для государственных дел.
Мамонов смущенно поклонился и убежал.
А Екатерина глухо зарыдала, думая о том, что глупая, неразвитая девчонка, едва появившись во дворце, отбила у нее, гениальной, философски образованной женщины, венценосной императрицы, любимого человека. А почему? Потому что ей семнадцать лет.
Ни ореол царского венца, ни сияние гения, ни мудрость, ни красота души, — ничто не в состоянии соперничать с молодостью.
Императрица вспомнила дворцовую горничную, в которую влюбился Потемкин. Она тогда попросила Шешковского убрать ее куда-нибудь. Но она вовсе не требовала, чтобы ее убили, она требовала только, чтобы девушка была заключена куда-нибудь навеки за то, что осмелилась соперничать с государыней… Чтобы она не могла никогда выйти из заключения.
Шешковский перестарался. Он замуровал девушку в стену. Она никогда оттуда не выйдет. Но разве государыня виновата, что у неё слишком старательные слуги? Разве она просила убить Петра III? Никогда. Орловы сами это сделали. В конце-концов ведь нельзя их обвинять за то, что они любят государыню и не щадят ничего, оберегая ее душевный покой, столь необходимый ей для несения государственных трудов.
Екатерина вздохнула. Мамонов далеко не такой, как Орловы и Шешковский. Он нанес ей жесточайшее оскорбление. А как он смотрел на нее! Она читала в его глазах нескрываемое, очевидно давно таившееся в глубине его души отвращение. И что же? Он будет наслаждаться счастьем с молодой женой!.. Будет ей рассказывать о том, как бросил, оттолкнул ради нее гордую императрицу, северную Семирамиду, красоту и мудрость которой воспевали все поэты и философы мира. Вольтер, Дидро и Гримм ей поклоняются. Державин поет ей оды, как Фелице, и сонеты, как женщине. А какой-то Мамонов бросает ради ничтожной, пустой и ветреной девчонки победоносную устроительницу русской земли, продолжательницу Петрова дела… Надо отомстить…