Любовное томление
Шрифт:
– Собственно говоря, я сам сюда напросился. Я и вырос здесь недалеко. Может, слышали село «Хорошенькое»? Километров пятнадцать отсюда будет.
Инна отрицательно покачала головой.
– Ну, вот, – продолжил он, – после школы все ребята в город устремились и я в том числе. Поступил в вуз. Закончил. Предложили аспирантуру. Вроде всё неплохо, но вдруг, такая навалилась тоска. Осточертело всё. И я вернулся в своё село. Работы нет. А тут место лесника. Я и согласился. Мне здесь нравится. Он втянул в себя воздух, настоянный на ароматах
–Да, – Инна кивнула, – ну и как зовут лесника? – мягкая улыбка тронула её губы.
– Вообще-то Пётр Архипович.
– Солидно.
– Но можно просто Пётр.
– Петр, так Пётр. А меня Инна, – она снова дружелюбно улыбнулась, – надеюсь, ты не выставишь меня отсюда, на ночь глядя?..
–Нет, конечно, нет, – Пётр махнул рукой, – вы располагайтесь, а я сейчас ужин приготовлю. Рыбы, вот, наловил. – Пётр вернулся в лодке.
Инне не хотелось подниматься с травы. Усталость наполнила всё её тело.
– Не мешало бы искупаться, – подумала она и, пересилив себя, встала.
… Озёрная вода подёрнулась оранжевым глянцем предзакатного солнца. Лучи парчовыми нитями дрожали на поверхности. А вдали уже набегали, причудливо переплетаясь, пурпурно-алые и лилово-фиолетовые тени. Дрожали и дымились серые крылья отражённых облаков, точно ветер сбивал с их краёв мягкий пепел.
Шелестели задумчиво ивы, устремляя в озёрную гладь сотни своих раскосых зелёных глаз. Где-то рядом кукушка всё ещё отсчитывала удары пульса бесконечного времени. Сбивалась и начинала считать снова. Её «ку-ку» было печальным и радостным одновременно.
Инна вошла в воду. Сердце её замерло, на миг перехватило дыханье. Вода была ещё достаточно холодной. Но Инна решила, как всегда, не отступать, она глубоко вздохнула, плюхнулась вниз лицом и поплыла, рассекая волны руками. Взметнувшиеся брызги блеснули драгоценными кристаллами в воздухе и возвратились вниз в родную стихию звенящими осколками радужного стекла.
Посвежевшая Инна вернулась на берег. Усталость от пройденной дороги канула на дно озера.
– Как хорошо! – Инна встряхнула мокрыми волосами и потянулась.
Густой ароматный дым костра заставил Инну вспомнить о том, что она с утра ничего не ела. Инна подобрала одежду и отправилась на дразнящий зов запахов.
На дощатом столе уже стояли тарелки с горячей ухой. Куски рыбы лежали отдельно. Стыдливо краснели варёные раки. Разрезанные пополам огурцы сочились соком. Печёный картофель возвышался горкой на керамическом блюде.
Инна уселась на скамью. Ужин казался ей восхитительным. Пётр разлил по глубоким чашкам густой чай. По пряному аромату Инна догадалась, что чай с травами. Инна вспомнила, что Степан Фёдорович называл свои чаи фирменными и никаких других не признавал.
Инна посмотрела на хозяйничающего Петра и улыбнулась.
– Значит, – сказала она, – там у меня в рюкзаке минералка и бутылка «Хванчкары».
Он кивнул и скрылся в домике. Через
– За тебя, – сказала Инна и отхлебнула красную терпкую влагу из своего стакана.
– Взаимно, – Пётр последовал её примеру.
Небо над ними истекало всеми оттенками гранатового сока. Со стороны озера приятно тянуло прохладой. Костёр погас. Мягкими отсветами пурпура переливались угли. Редкие искры подёрнулись пеплом. И только когда набегал ветер, вспыхивала изнутри яркая точка и расходилась ярким веером переливов от багряно-красного до бледно-лилового, чтобы медленно угаснуть во всепоглощающей черноте.
Первые лунные лучи коснулись земли. Дрогнула трава от набежавшей дрожи. Звёзды густыми каплями рассыпались вдоль млечного пути. Инна взяла со стола веточку петрушки и откусила кончик, – тебе не бывает здесь одиноко? – спросила она.
– До сегодняшнего дня не было… – ответил он и поднялся, – я постелю вам в горнице, а сам лягу на кухне.
– Как хочешь… – Инна потянулась к бутылке «Хванчкары» и налила себе ещё немного. Ей нравилось сидеть здесь и смотреть на звёзды. В городе они были совсем другими…
Может быть не такими ясными, не такими смелыми…
На озере надрывались лягушки.
– Всё готово, – услышала она голос Петра.
Спать Инне совсем не хотелось, но всё-таки, она вошла в избушку и осмотрелась.
Мало, что изменилось здесь со времени её последнего приезда. Всё тот же запах смолы и сухих трав, какая-то особенная чистота, на которую способны только мужские руки. Она разделась и легла на старую самодельную кровать.
Инна спала на ней ещё в детстве. Она почувствовала, как защемило сердце, ещё немного и защиплет глаза.
– Да, что же это со мной? – подумала Инна, – ведь я уже давно перестала быть ребёнком. Впрочем, и в детстве Инна плакала весьма и весьма редко. Почему же теперь ей стало так тоскливо и одиноко? Может быть потому, что нельзя вернуть прошлое? Засыпая, ей уже не дано слышать голоса деда и старого лесника, и в полночь дед уже не придёт, не сядет на край скрипучей кровати и не погладит её рассыпавшиеся по всей подушке волосы. Это слово «никогда» – самое невыносимое для сердца.
– Пётр! – позвала она тихо, – ты спишь?
– Нет, ещё, – ответил он так же тихо.
– Ты не мог бы прийти сюда? – она прислушалась.
Но он ничего не ответил. Хотя ей казалось, что в тишине она отчётливо слышит его дыхание. Прошла минута или две. Инна лежала с открытыми глазами и смотрела, как в проём двери падают тёмные остроконечные тени от елей, росших возле самого дома. И вдруг тени лежащие на полу исчезли…
В проёме возникла фигура Петра так внезапно, точно она материализовалась из воздуха.
– Вы звали? – он оставался стоять на месте. Лунный свет падал ему на лицо и оттого Пётр казался инопланетно-далёким и желанным одновременно, как герой одной из сказок великого Андерсена.