Любовные письма с Монмартра
Шрифт:
Он скрылся в дальнем помещении, и я услышал, как он там гремит инструментами. В отличие от меня, Александр – большой аккуратист. У него все вещи находятся на своих местах. Беспорядок причиняет ему прямо-таки физическую боль. Я отошел к входной двери. Закурил сигарету и стал смотреть, когда появится Габриэль.
Габриэль – стройное бледное создание с собранными в узел волосами. Она всегда одета в черно-белые свободные платья. Тайная повелительница «Мира мечтателей» («L’espace des r^eveurs»), Габриэль от руки выписывала темно-синими чернилами чеки на листах кремовой бумаги ручного изготовления. Она с неподражаемым шармом носила и продавала, не будучи продавщицей,
Видя, что Габриэль не торопится приходить, я затоптал сигарету, вернулся в магазин и начал разглядывать украшения, выставленные в освещенных витринах на фоне небесно-голубых стен. Одно кольцо особенно привлекло мое внимание. Его массивный ободок состоял из многократно переплетенных между собой тончайших золотых нитей. Такое украшение было достойно средневековой королевы. Ничего подобного я еще не видел. Очевидно, это была новая модель.
– Ну что? Нравится тебе мое плетеное колечко? – с гордостью спросил Александр, поправляя черные очки. – Мое новейшее произведение. По желанию можно, конечно, получить вариант, украшенный вделанными бриллиантами и рубинами.
– Настоящий шедевр! – выразил я свое восхищение. – Как будто соткано прекрасной дочерью мельника из сказки. – И со вздохом добавил: – Жаль, что мне уже некому дарить такие вещи.
– Действительно жаль, – согласился он, не церемонясь. – Зато сбережешь кучу денег, так как эту безделушку не получишь за бесценок, как золото прекрасной мельничихи.
– Очень утешительная мысль!
– А что я тебе говорю! Давай пойдем поедим! Мне уже надоело ждать.
Мы уже собирались выходить, как в лавку впорхнула в своем черном вороньем наряде Габриэль. Переступив через порог, она сдержанно поздоровалась и привычно расположилась за прилавком. Вскоре мы с Александром уже сидели за стойкой его любимого ресторатора на улице де Бургонь, где в это время дня полно народа, и угощались курицей в красном винном соусе с отварным цикорием. На бутылочку мерло я согласился без всяких уговоров. Мы беседовали о том о сем, избегая только упоминать об Элен, и, по мере того как внутри у меня разливалось тепло от выпитого вина, ко мне на время вернулось «нормальное» ощущение жизни. Я слушал рассказы Александра, отщипывал кусочки хлеба от свежего багета и с наслаждением макал их в остро наперченный соус.
Еда была простая и сытная.
Александр вытер рот салфеткой:
– Ну а как подвигается книжка?
– Никак, – честно ответил я.
Он неодобрительно поцокал языком и покачал головой:
– Пора бы тебе встряхнуться и взяться за дело, Жюльен!
– Не могу. Я так несчастен, – заявил я.
Я допил свой бокал и ощутил, как на меня накатила жалость к самому себе.
– Ну ладно! Только не разревись, – сказал Александр, но посмотрел на меня встревоженно. – Большинство великих писателей лучше всего писали, как раз когда были очень несчастны. Возьми, к примеру, Фрэнсиса Скотта Фицджеральда или Уильяма Батлера Йейтса, или Бодлера! Большое несчастье иногда дает такой творческий толчок, что только держись.
– Только не в моем случае, пойми это, наконец! Мой издатель хочет от меня очень смешной роман – ко-ме-дию, видите ли!
Я уставился на свой бокал, но тот, к сожалению, был уже пуст.
– Ну и что? Все хорошие
– Может быть, и так. Но я же не в цирке работаю, где выливают себе на голову ведро воды или падают, поскользнувшись на банановой кожуре. То, чем я занимаюсь, все-таки немножко посложнее.
– То есть не занимаешься, а отлыниваешь. – Александр подозвал стоявшего за стойкой богатырского вида официанта и заказал два эспрессо. – Ну а дальше что?
– Не имею понятия. Может, вообще надо бросить писательство.
– И чем же ты тогда будешь зарабатывать?
– Чем-нибудь таким, что не требует богатого словарного запаса, – ответил я цинично. – Почему бы, например, не стать продавцом мороженого? Куплю себе мороженицу и тележку, и пожалуйста – ванильное, шоколадное, земляничное…
– Блестящая идея! Печальный мороженщик с бульвара Сен-Мишель. Так и вижу эту картину. Люди будут толпами стекаться, чтобы полюбоваться твоей мрачной физиономией.
Богатырь-официант огромными ручищами поставил перед нами две крохотные чашечки из толстого фарфора и рядом со стуком опустил сахарницу.
– А что мне делать? Ну нет у меня вдохновения!
– Хочешь знать мое мнение? – сказал Александр, размешивая в чашечке сахар.
– Нет, не хочу.
– Тебе просто не хватает женщины.
– Правильно. Мне не хватает Элен.
– Но Элен умерла.
– Представь себе, мне это тоже известно.
– Не надо сразу обижаться.
Он успокаивающе положил руку мне на плечо. Я стряхнул ее:
– Довольно, Александр! Не говори пошлостей.
– При чем тут пошлости? Я – твой друг. И я сказал, что тебе не хватает женщины. Не годится мужчине одинокая жизнь. Это просто вредно.
– Но я же не выбирал, о’кей? Я был очень счастлив.
– В том-то и дело. Ты был счастлив. А теперь – нет. О чем тут спорить?
Я опустил голову и закрыл лицо ладонями:
– Я ни с чем не спорю. И что теперь?
– Теперь… пора об этом подумать, потому что время идет, оно не стоит на месте.
– Послушал бы ты себя со стороны! – отозвался я глухим голосом. – Это же прямо проповедь.
– Я всего лишь хочу сказать, что тебе надо бывать среди людей. Тебе тридцать пять лет, Жюльен, а ты уже полгода живешь затворником. – Он легонько тряхнул меня за плечо, и я убрал от лица ладони. – В субботу после Пасхи я устраиваю весеннюю выставку и хочу, чтобы ты на нее пришел. Может быть, ты найдешь там свое пропавшее вдохновение, кто знает? Выйдешь в свет, это пойдет тебе на пользу.
Он одним глотком выпил свой эспрессо и вдруг весело усмехнулся, посмотрев на меня:
– Ты что, не знал, что грустные молодые вдовцы очень высоко котируются у дам? Женщины ведь одержимы синдромом спасения погибающих!
– Меня это не интересует.
– То же самое относится, разумеется, и к старым вдовцам, но только при условии, что они очень богаты. Наверное, тебе все-таки лучше по-прежнему писать бестселлеры, а идею насчет мороженщика отложить на следующую жизнь.
– Ладно, хватит тебе, Александр!
– Bon [11] , умолкаю, да и пора уже возвращаться в лавку. – Тут он взглянул на свои часы, точную копию моих. – Только обещай мне, что придешь!
11
Хорошо (фр.).