Любовные прикосновения
Шрифт:
– Я была уверена, что ты придешь, – проговорила Доми.
В данном случае Лари проявила даже некоторые способности к ясновидению, и это служило доказательством того, что от нее к Доми шли какие-то особые волны, посредством которых они общались.
Летняя ночь была ясной, дул приятный легкий ветерок, и светила почти полная луна. Они уселись на песок, чтобы поболтать. Прежде всего Лари поинтересовалась у Доми, не звонил ли ей Берни Орн.
Доми ответила, что если бы он даже и позвонил, она все равно не узнала бы об этом: мать не позволила бы ей поговорить с ним. Фелисия считала, что желание ее дочери стать певицей не приведет ни к чему хорошему и что
– Мы могли бы жить вместе, и нам обеим было бы легче.
– Мне уже ничего не поможет! – ответила Доми. – Сеньора Пеласко хотя и рассердилась на меня из-за платья, но потом простила, потому что получила большое удовольствие от моего пения. Я уже говорила тебе: если я уйду, моя мама тоже потеряет работу, а найти без меня другое место ей будет очень трудно.
– Но как только ты начнешь петь, Доми, твоего заработка хватит на вас двоих.
– Мечтами желудок не наполнишь, Лари! Пока у меня в руках не будет столько денег, чтобы я могла возместить маме каждый цент, который она потеряет, я не могу уйти от Пеласко.
Лари вспомнила замечания Берни Орна по поводу пения Доми. При всей своей вере в талант подруги Лари понимала, что безответственно с ее стороны толкать Доми на риск. И Лари погрузилась в унылое молчание, наблюдая, как бесконечные серебристые волны катятся по дорожке лунного света. Что-то в этой таинственной, настойчивой энергии океана, в биении волн о берег при лунном сиянии пробуждало в ней неудержимые потребности тела, желания, которые она подавляла, и смущение, которое она испытывала из-за Чезза и Пика. Лари не терпелось поговорить об этом с Доми. Она подозревала, что в вопросах секса ее подруга должна быть хорошо осведомленной.
– Я так и не объяснила тебе, почему я попросила тебя выступить на том вечере. Рок-группа приехала, но случилось нечто такое, и…
– Я все знаю, Лари. Вчера я слышала, как сеньора Пеласко рассказывала об этом своему мужу за завтраком. Об этой истории говорят повсюду.
– Сначала их поведение шокировало меня. Но теперь я не перестаю думать: может быть, я так реагировала на это только потому, что я… неопытная? Ну хорошо, употреблять наркотики – плохо, но что касается физиологических отношений. Так ведь никто никого не принуждал…
Доми повернулась к Лари и посмотрела на нее. В ее глазах, словно в маленьких черных зеркалах, отражалась луна.
– Я еще так многого не знаю, – продолжала Лари. – То, как ты пела свои песни о любви… мне показалось, что ты уже знаешь об этом… что ты уже любила…
Доми улыбнулась с понимающим видом.
– Так ты хочешь, чтобы я рассказала тебе о любви, Лари? Или о чем-то другом?
Проницательность подруги удивила Лари только на мгновение. Конечно, она ясно дала понять, что наивна в вопросах секса. И все же Лари никак не решалась дать понять, что ей нужно это. Какая бы близость ни была между ней и Доми, за долгие годы в их дружбе случалось столько вынужденных перерывов, что Лари не чувствовала особого желания излить перед ней свои самые сокровенные признания. Однако лунная ночь и размеренный плеск волн уничтожили все ее сомнения.
– Мне необходимо знать о… некоторых чувствах, о том, что мне делать с этим…
«…пока Ник еще не уехал», – подумала она про себя. Доми подтянула колени и обхватила их руками. Спустя некоторое время она начала:
– В том доме, в Каракасе, где моя мама нашла первую работу, вначале я жила просто как
11
Хозяин (исп.).
– Тот человек, на которого вы работали? – уточнила Лари.
– Si. [12] Он вошел в комнату, в которой я жила с матерью, и разбудил меня шепотом, чтобы она не проснулась. Прежде такого никогда не случалось, но мне это не показалось странным. Он был богатый человек, и мы работали на него семь дней в неделю по восемнадцать часов в сутки. У мамы оставалось время только на то, чтобы ходить в церковь, а у меня – в школу. Мы были благодарны ему. Хозяин никогда не бил нас, не кричал. Он был добр, и его жена тоже. Нас хорошо кормили, наши постели были мягкие, а комната сухая. Поэтому когда в ту ночь хозяин повел меня в сад, я не испугалась. Стоял январь, у нас в Венесуэле это лето, и я подумала, что меня ждет какая-то работа.
12
Да (исп.).
Доми умолкла. Ее взгляд был устремлен на океан, но на самом деле она вглядывалась в темноту той ночи из ее детства.
– В саду он снял с меня маленькую camison, [13] которую я надевала, когда ложилась спать, а потом начал целовать все мое тело и заставил меня поработать губами. А после этого…
Она взглянула на Лари, словно прося у нее разрешения продолжать.
– Он взял меня.
Лари издала слабый стон в знак сочувствия. Но Доми пожала плечами без малейшего следа жалости к себе.
13
Ночная рубашка (исп.).
– Позднее я узнала, что это было… una profanasion, [14] преступление против моей души. Возможно, мне следовало бы вспомнить проповеди священника, но в голове у меня была только мысль о том, что он спас нас от голодной смерти. И когда я исполняла его желания, я делала это без страха, не думая ни о чем и не протестуя.
На секунду она замолчала.
– Нет, не совсем так. Я поняла, что это мне нравится! То, что этот богатый человек желал меня, позволял мне почувствовать себя сильной! Мне хотелось бы, чтобы он снова пришел ко мне…
14
Осквернение (исп.).
Она покачала головой.
– Но он больше не приходил. Никогда. Хозяин сделал вид, что ничего не произошло. Хотя я поняла по его глазам, что ему было стыдно. Несколько дней спустя он сообщил моей матери, что мы больше не можем работать у него, но что он нашел для нас место у своих богатых друзей, Пеласко. Он не объяснил причины своего поступка. И я тоже ничего не сказала, конечно.
Доми повернулась к Лари.
– Вот так секс вошел в мою жизнь. Меня смущало только одно: я думала, что хозяин расскажет обо всем сеньору Пеласко, и тот тоже будет ожидать от меня…