Любовные прикосновения
Шрифт:
Он рассмеялся.
– Потому что ты действительно можешь передумать. А я знаю, моя дорогая девушка с фермы, что где-то тебя ждет человек, который подходит тебе гораздо больше, чем я.
Поскольку Петрак отошел от Кат, Йири стал открыто демонстрировать романтические намерения. Он водил Кат не только в шумные пивные, но и в тихие кафе, освещенные пламенем свечей, а также приглашал танцевать в дорогие отели. Его общество доставляло ей удовольствие, пока он не переходил границ, и Кат это устраивало.
Как-то вечером Йири обмолвился, что пишет новую пьесу.
– Это
– Любовные истории? Со счастливым концом? – спросила Кат.
– Я никогда больше не заставлю тебе плакать – ни на сцене, ни в жизни.
Кат сочла момент подходящим.
– Ну вот, ты сам видишь, мы не должны становиться любовниками. Ведь из-за меня ты собираешься изменить самую лучшую часть самого себя. Ты должен писать серьезные, умные произведения, а не любовные истории со счастливым концом. Нам нужно больше пьес, которые заставляют людей думать.
По правде говоря, Катарина обескуражила Йири, не ответив на его любовь. Зато нашла способ сказать ему об этом так, чтобы их дружба не пострадала.
На протяжении всего 1937 года политическая ситуация ухудшалась. Сторонники нацистов в Чехословакии образовали свою политическую партию, которая приняла участие в выборах чешского парламента. Теперь в Праге трудно было найти дом, где не обсуждались бы политические события. Все понимали – страна скользит к фашизму и войне. Йири уже больше не ухаживал за Кат, но по-прежнему часто заходил после спектакля к ней в гримерную и приглашал на политические собрания.
Кат отказывалась.
– Я знаю, это интересно и важно, – объясняла она, – но там собираются профессора, врачи, писатели. Я же всего-навсего девушка, выросшая на ферме. Какая польза от моего присутствия?
Кат отказывалась верить в то, что ситуация действительно так серьезна, как говорил Йири. С ее точки зрения, мир оставался прекрасным, как всегда. Новый театральный сезон она открыла его «Пигмалионом». Это была первая пьеса Бернарда Шоу, в которой она играла бедную цветочницу, Элизу Дулиттл. В паре с Петраком в роли ее строгого наставника, профессора Хиггинса, Катарине удалось покорить в очередной раз пражскую публику.
И все же Йири настаивал и убеждал Кат в том, что она может принести пользу и на политическом поприще.
– Тебе даже не нужно ничего говорить. Один твой вид напомнит каждому мужчине, за что стоит бороться.
Но после того как Катарина пожаловалась на усталость, Йири сдался. Однако в конце сентября его разочарование аполитичностью подруги дошло до предела.
– Проклятие! – взорвался он, когда Кат снимала грим. – Не ужели ты можешь пойти домой, лечь в постель и натянуть на голову одеяло, когда мир вокруг рушится!
Йири сел возле нее.
– Знаешь ли ты, насколько скверно обстоят дела? В нашей группе есть люди, которые ездили в Германию и слышали, как Гитлер произносил речи. Он хочет захватить нас, завоевать всю Европу! В Германии нацисты бросают в тюрьму всякого, кто не согласен с их политикой или у кого недостаточно
Кат решила, что пора разобраться, а то, проснувшись однажды утром, окажется в другой стране.
Йири отвел ее в старинное здание, которое располагалось между Влтавой и неясно вырисовывавшимися стенами замка Градчаны, огромного дворца на вершине холма, построенного для императрицы Марии Терезии в восемнадцатом веке. Они поднялись по нескольким лестничным маршам и вошли в большую квартиру, битком набитую людьми, которые беседовали, пили пиво и ели бутерброды. Стены самой большой комнаты были увешаны красочными гобеленами, изображавшими средневековые сцены – дам и кавалеров в свадебном танце, рыцарей на турнире, крестьян на охоте. Кат уже собиралась было спросить Йири, чья это квартира, как вдруг какой-то человек, неопрятно одетый, оттащил его в угол и начал что-то настойчиво втолковывать ему шепотом. Йири бросил на Кат извиняющийся взгляд. Она перешла в другую комнату, где ее моментально узнали, заговорили. Молодые люди наперебой пытались очаровать Катарину, принесли ей ледяное пиво и бутерброды.
Кат оживленно болтала, окруженная плотной толпой. Жара в комнате стала невыносимой. Она почувствовала, как по спине потекли струйки пота. Увидев распахнутые двустворчатые двери, Катарина стала проталкиваться к ним. Легчайшее дуновение ветерка поманило ее на небольшой балкон с видом на реку. Она прислонилась спиной к его решетке, наслаждаясь прохладой. Через открытые двери ей было видно, как взгляды присутствующих устремились к какому-то человеку, который начал говорить о патриотизме чехов, их свободолюбии и призывал отдать свои сердца и души, а также деньги на борьбу с фашизмом.
– Друзья мои! – горячился оратор. – Мы должны заставить наших соотечественников и весь мир осознать опасность, которая нависла над нами. Всеми доступными нам способами мы должны бороться против идей зла, которые крадутся через наши границы… Иначе скоро мы вынуждены будем сражаться уже не против идей, а против военной машины не жалея даже своей жизни ради свободы…
Кат слушала внимательно. Звук этого голоса – спокойного и сильного – проникал в самое сердце. Она медленно подошла к двери и заглянула в комнату.
Оратор не был таким импозантным, как Янош, и таким высоким, как Йири, однако показался ей человеком сильным и надежным. У него были густые, черные как уголь волосы и синие сияющие глаза, горевшие, как язычок пламени. Тонкая линия щегольских усиков отделяла его изящный прямой нос от чувственного рта. В отличие от других мужчин, одетых в пиджаки и белые сорочки с накрахмаленными воротничками, на нем была свободная белая рубашка с открытым воротом, как у пирата в одном американском фильме, который Кат видела в Праге несколько месяцев назад, и брюки из мягкой фланели. Очевидно, этот человек следовал собственному стилю, а не гнался за модой. Увидев его, Катарина в первый же момент поняла, что именно его она и ждала.